Приключения 1964

Смирнов Виктор Васильевич

Между холмами петляет седая лента дороги. По ней несутся автомашины, волоча за собой длинные хвосты пыли. Дорога вырывается из холмов и четкой прямой линией поднимается наискось по коричневому боку хребта к белым, оправленным в яркую зелень домикам рудника.

Выше домов видны сизые породные отвалы и ажурная вязь шахтных копров.

Направо простирается широкая, ровная как стол терраса, белым обрывом нависшая над холмами. Там время от времени вздымаются огромные, пышные желтовато-белые султаны дыма, и через несколько секунд оттуда доносятся

тяжелые, тупые удары взрывов.

Налево от рудника, километрах в пяти, на горке краснеют приземистые постройки геологоразведочной партии. С той стороны тоже доносятся взрывы, но легкие, четкие, как хлопки в ладони.

По склонам гор плывут белые облачка дыма, похожие на мягкие клочья ваты. Это рвут породу в разведочных канавах.

И здесь, откуда видна вся эта картина, на площадке под самой вершиной огромной пирамидальной горы тоже жизнь.

Давно, ещё в довоенные годы, здесь была пройдена разведочная шахта, потом заброшена. Крепление её сгнило и обрушилось вместе с породой. Теперь снова пришли разведчики. Над устьем шахты устроили невысокий помост, установили на нем ворот и начали крепить.

Крепление возводится снизу. Крепильщики находятся уже на высоте двадцати пяти метров над дном шахты и метрах в сорока от поверхности.

Наверху сегодня работают Гриша Лукьянов и Михаил Назаров.

Гриша молод. Только в прошлом году он окончил школу и не пошел в институт, а уехал с геологоразведочной экспедицией.

— Если все станут инженерами, где же рабочих брать? — смеялся он в ответ на удивление друзей.

У Гриши крупное твердое лицо со спокойными серыми глазами, крепкоплечая мускулистая фигура. А Назарову уже под пятьдесят. Он высок, длиннорук, обнаженное до пояса тело — жилистое, узловатое и очень крепкое.

Гриша лежит в тени скалы на широкой доске и, подложив под затылок ладони, смотрит на горы и рудник, видимо мечтая о чем-то. Назаров сидит рядом, обхватив руками колени, и тоже смотрит на котловину и горы, но смотрит равнодушно, пожалуй и не замечая их.

Совсем недавно, всего недели две назад, пришел он в разведпартию. За свою жизнь Назаров сменил немало профессий, был и шахтером, и железнодорожником, и строителем, и вот уже лет десять работает в геологоразведочных экспедициях, переходя из одной в другую по окончании работ или когда его не устраивает заработок. Впервые увидев крепкую фигуру и добродушное лицо Гриши, Назаров довольно улыбнулся: «На такого что ни навали, всё выдержит». С удовольствием отметил покладистость Гриши в отношениях с товарищами и почтительность к старшим.

Первый же день принес Назарову разочарование. Гриша действительно работал с огоньком, всё кипело в его руках. Он первым хватался за самое тяжелое, делал всё быстро, легко, словно играя и радуясь своей силе и удали. Но зато, поглядывая на Назарова простодушными глазами, он часто и покрикивал:

— Принимай брус!

— Берись за трос и оттягивай к углу!

— Скорей, скорей!

А сам в это время, побагровев

от натуги, принимал на себя всю тяжесть опускающейся связки брусьев и оттаскивал их в дальний угол.

Получалось так, что вся инициатива в работе принадлежала Грише, а на долю Назарова оставалась роль помощника. Это сразу же обидело его. Он уже не радовался молодости и силе напарника: лучше бы пожилой да спокойный человек, не пришлось бы подчиняться желторотому. Однако высказать свою неприязнь и обиду Назаров не решался, чувствуя какое-то непонятное стеснение. И только иногда недовольно бурчал:

— Ну что ты, как на пожаре, мечешься!

Гриша вскидывал на него недоумевающий взгляд:

— А как же? Забить клин, сосчитать до десяти и только после этого браться за следующий?

Назаров умолкал, безнадежно махнув рукой. Две недели они работали вместе то в шахте, то на поверхности, и каждый день Назаров шел на работу с раздражением.

Вот и сейчас, обхватив руками колени, он думал о том, что не было бы обидно подчиняться Григорию, будь тот хоть техником — все-таки начальник. А так что? Ну, грамотный, да ведь его грамота к шахте не имеет отношения. Григорий перед ним, Назаровым, в шахте как первоклассник перед учителем.

Старался разгадать Назаров, что заставляет Григория «совать свой нос» во всё, что его касается и не касается, делать больше, чем положено, и, наконец, решил, что парень просто-напросто выслуживается.

Назаров шевельнулся, поднял голову, повернулся к Грише.

— Не надоело ещё горб ломать? Или унюхал: скоро в начальники вылезешь?

— Ты чего? Белены объелся?

— А чего стесняешься? Я же вижу, из шкуры лезешь, «проявляешь» себя… Меня не проведешь, всяких видел. Даром и чирей не вскочит.

Даже сквозь загар можно было увидеть, как побледнел Гриша. Казалось, сейчас бросится с кулаками. Назаров, ядовито усмехаясь, тревожно подобрался. Глаза его, насмешливо прищуренные, подрагивали от скрытого испуга. Он уже не рад был, что дал волю словам.

Но Гриша вдруг опустил руки.

— Эх ты, пережиток! — бросил он с сожалением и снова лег.

Назаров сплюнул с равнодушным видом и, вытянув ногу, дрожащими пальцами полез в карман за махоркой. Опять на площадке установилась тишина, нарушаемая лишь глухими звуками ударов, доносящихся из шахты. Потом послышался зовущий крик. Григорий подбежал к помосту, склонился над люком, прислушался и, разогнувшись, сказал:

— Затяжки спускать…

Он быстро прицепил к тросу бадью, несколько раз повернул ручку ворота — бадья повисла над люком, — застопорил и сказал:

— Держи ворот, стопор ненадежный. Я буду грузить.

Назаров, недовольно поморщившись, взялся за рукоять и с глухим раздражением стал смотреть, как Гриша, одну за другой, плотно устанавливает в бадью толстые короткие доски. В душе Назарова клокотала злость.

— Плевал я на тебя, начальничек, — неслышно прошипел он и опустил рукоять ворота, — и так не сорвется.