Приключения-1966
Шрифт:
— Клаустрофобия? — тихо спросил Михаил, — Как ты считаешь?
Базанов кивнул.
— Да, так она называется по-латыни... красиво. Боязнь замкнутого пространства.
— Как же вы стали подводником?
— Стал. Поборол себя. И вы ничего никогда не замечали, верно? Но вот память об этих трех часах, оказывается, все-таки живет во мне. Черт ее знает где: в мышцах, в костях, в крови, в нервах?
Он замолчал, и мы молчали.
Я представил себе, что он должен был испытывать, когда заставлял себя погружаться в этой тесной жестянке... Да еще после того, что мы пережили.
Наверное, сразу начинаешь задыхаться, стальной потолок так и давит на плечи, А стены сдвигаются, сходятся, вот-вот раздавят...
— А вы очень храбрый человек, командор, — сказал я.
Он невесело усмехнулся:
— Храбрость, мальчики, это просто знание того, чего надо бояться, а чего не надо... Давайте ужинать.
Поужинали мы без особого аппетита. Сказывалось все-таки длительное пребывание в тесной кабине, без движения и без постоянного притока свежего воздуха.
После ужина я решил подняться наверх, чтобы немного проветрить голову.
Океан был мрачен, но чертовски красив. С востока одна за другой катились невысокие пологие волны — «накат». Они плавно и мерно раскачивали батискаф.
Ветра почти не было. Похоже, что облака опять не разгонит к утру. Если не удастся, наконец, наладить рацию и связаться с «Богатырем», придется, конечно, еще целый день болтаться в океане. Из-под воды нас вряд ли кто слышал.
Кто-то потянул меня за ногу. Мишка.
— Чего тебе?
— Дай и мне подышать.
Я неохотно начал спускаться, уступая ему место. Он поднялся наверх. Я хотел уже прикрыть за ним люк, чтобы не выстудило кабину...
Вдруг Михаил нагнулся в колодец рубки и радостно крикнул:
— Самолет!
— Где?!
Я торопливо поднялся к нему. Уместиться вдвоем в рубке было нелегко. Мы стояли в обнимку, тесно прижавшись друг к другу.
Да, откуда-то из облаков доносился глухой рокот мотора.
Самолет! Значит, нас услышали, ищут!
Его не было видно за облаками и, судя по затихающему звуку, он удалялся.
— Константин Игоревич, давайте ракетницу! — заорал я не в переговорную трубку, а прямо в шахту рубки. — Скорее, он уходит!
Базанов подал ее мне.
Зажав ракетницу обеими руками, я спустил курок, целясь вслед затихающему за облаками гулу мотора.
Вспышки ракеты я не увидел, ее скрыли нависшие облака. Тут же снова нажал курок...
Потом выпустил вторую ракету, третью, четвертую...
Базанов что-то крикнул мне снизу.
— Давайте еще ракеты, командор! — закричал я.
— Больше нет. Я же кричал тебе, чтобы поберег, — глухо донеслось снизу.
— Забавно! — пробормотал Михаил.
Я прислушался, вертя во все стороны головой и сняв шапку.
Было совсем тихо. Только мерно плескались набегавшие волны.
Самолет улетел, не заметив сигналов. А ракет больше нет, и рация не работает.
Вздохнув, я уже начал спускаться по лесенке, в душе кляня себя последними словами за такую промашку
— Он возвращается! — схватил меня за плечо Михаил. — Слышишь?
Да, это слабый рокот мотора. Теперь он приближается!
Но что толку? Ведь он не увидит нас из-за облаков.
Если бы еще одну ракету!
И тут самолет вдруг вынырнул из облаков — совсем не там, куда мы смотрели, ошибочно ориентируясь по звуку.
Он мчался к нам совсем низко, почти касаясь воды. Значит, летчик видел ракеты.
Мы спасены!
III. ГИПОТЕЗА
Вечером в кают-компании «Богатыря» по настоянию начальника экспедиции кандидат биологических наук Михаил Андреевич Агеев сделал краткое предварительное сообщение о наблюдениях над поведением некоторых микроорганизмов планктона и о своей гипотезе по этому поводу.
Он был в черном костюме, тщательно побрился и даже причесал непокорные вихры. Но поскольку докладчик то и дело ерошил волосы, прическа его скоро приняла обычный вид.
Михаил уже заканчивал свое сообщение, когда в кают-компанию вошел дежурный акустик. Пробравшись к начальнику экспедиции, он молча протянул ему какую-то бумажку.
«Дед» свирепо глянул на него, громко засопел, но сдержался и полез за очками. Прочитав то, что было написано на бумажке, он вдруг громко, на всю кают-компанию, крякнул и посмотрел на докладчика.
Михаил остановился на полуслове.
— Скажите, Михаил Андреевич... — начал старик, но, не докончив фразы, махнул рукой. — Ладно, продолжайте.
Михаил стал неуверенно продолжать, но «дед» тут же перебил его снова:
— Простите, когда вы последний раз наблюдали за своими микробами?
— Последний раз? Перед тем как идти сюда.
— Это около часа тому назад?
— Да. А что, Григорий Семенович?
— И как они себя вели?
— Нормально. Держались, как и прежде, примерно в центре пробирки. А что такое?
— А то, уважаемый исследователь, что ваша гипотеза опровергнута жизнью! — рявкнул старик, размахивая загадочной бумажкой. — Всего пять минут назад в сорока милях отсюда произошло очередное землетрясение. Вот, мне только что принесли копию сейсмограммы.
Наступила немая сцена.
Докладчик стремительно бросился к двери...
— Они погибли, — мрачно сказал Михаил.
Он стоял посреди каюты, зажав в кулаке пробирку.
— Все погибли. Никаких признаков жизни. Забавно...
Мы сочувственно смотрели на него.
— Когда же это произошло? — продолжал бормотать Михаил, рассматривая пробирку на свет. — Надо было мне почаще менять воду. Как только нарушился приток свежей забортной воды, среда, конечно, изменилась. Как же я этого не учел?