Приключения-1971. Сборник приключенческих повестей и рассказов
Шрифт:
Одна женщина говорила другой:
— А Колька Бузылев, как увидел телегу, лицом что смерть стал. Ни словечка не вымолвил и бежма в станицу.
Мать Люси сидела на зеленом деревянном чемодане. И Кравец понял, что седины у женщины прибавилось за это утро много. Он спросил:
— Дневник дочери спасли?
Женщина не подняла взгляда, медленно покачала головой:
— Там он.
— Где? — это Чалый. Он, оказывается, здесь.
— На гардеробе, во второй комнате.
Что греха таить, не ожидал Кравец
С воловьей медлительностью потянулись секунды, а пламя, точно в отместку за дерзость, перекинулось на крыльцо, заслонило выход... Потом вдруг крыша стала оседать с потрескиванием мыльной пены, пламя на секунду исчезло, и сноп искр вырос над домом, красиво устремляясь в небо.
...Чалый выпрыгнул через окно. Он выпрыгнул неудачно, видимо, вкладывал в прыжок последние силы. Он уже не мог без посторонней помощи подняться с теплой, пахнущей гарью земли, но прижимал к груди сероватую общую тетрадку, на которой фиолетовыми чернилами было написано: «ДНЕВНИК ЖИЗНИ».
— Надо брать Сильнейших, — выдавил Чалый.— Если, конечно, дед еще не ушел, не смылся...
«— Пойду за тебя замуж, — сказала я Николаю. — С двумя условиями: даешь слово не пить и рвешь дружбу со стариком Сильнейших.
— Пить я брошу. За исключением, конечно, государственных праздников и дней рождения. И с Сильнейших дружбу порву. Только не в один день. С ним нельзя так. Страшный он человек».
Это была последняя запись в дневнике Люси Щербаковой. Ее-то и успел прочитать Чалый там, в горящем доме. Как он успел это сделать? Может, Чалый не смог объяснить бы и сам.
Но это были очень важные строчки. Они логически завершали догадку, вернее подозрение, возникшее у Чалого еще в сельсовете.
Председателем сельсовета оказалась женщина — на язык бойкая, на лицо броская. Повязанная пестрым платком, точно кукла-матрешка.
— Сколько жителей в станице? — спросил Чалый.
Председательша посмотрела на него с таким удивлением, словно Чалый не произнес слова, а пропел их, как в опере. Но ответила быстро:
— Четыре тысячи сто три человека. — И тут же поправилась: — Теперь сто два...
Чалый переминался возле стола, словно примериваясь, с какой стороны к нему подсесть. Председательша, не знавшая привычки Чалого работать стоя, несколько нервничала, обеспокоенная странным поведением сотрудника ГПУ.
— Умельцы есть?
— Где? — не поняла женщина.
— Умельцы, спрашиваю, в станице есть?
— По какому делу?
— Ну уж ясно, не по любовному, — Чалому показалось, что председательша строит ему глазки. Его длинное, худое лицо порозовело на скулах. Так случалось,
— В какой станице умельцев нет? Ты что, товарищ, с луны свалился?
«Это явное наступление, — подумал Чалый. — Боевитая женщина! Впрочем, иного не могло и быть. Кто бы несмелую, безответную председателем сельсовета избрал бы».
— Ладно, родная, — сказал он вслух. — Ты на меня варежку не раскрывай. А давай так договоримся, я тебе вопросы задавать стану. Ты же отвечай на них подробно и точно.
— Присядь, родной. Будь ласков, — в тон Чалому ответила женщина.
Чалый шмыгнул носом. Развернул стул. И сел на него — спинка вперед.
— Мужик-то у тебя есть?
— Оженились мы в тысяча девятьсот десятом году. А в одиннадцатом его по этапу за политику отправили. В четырнадцатом году срок прошел, война началась. Месяца не прожили. Двадцать восемь дней...
— Длинно очень говоришь, — вздохнул Чалый.
— Сам просил подробнее, — обиделась женщина.
— Я не про то... Похоже, одна ты.
— Одна.
— Худо это.
— Чего ж хорошего?
— Да... — Чалый решительно встал со стула. — Много станичников в городах работало?
— За какое время?
— За все время.
— Разве сосчитаешь? До революции много кормильцев на путях работали. И в Белореченской. И в Армавире...
— А сейчас?
— Жизнь-то поменялась. Теперь, кто уехал, не возвернется. На рабфаках учатся, на курсах...
— Может, припомнишь, по каким специальностям у вас мастера имеются?
— Мы такого учета не ведем, потому как мужик наш, он на все руки мастер. И плотник, и пахарь, и жестянщик...
— Понятное дело, — недовольно сморщился Чалый. — А люди с редкими городскими специальностями у вас не проживают?
— Как же! — сказала женщина. — У нас тут один старичок живет. Раньше в самом Киеве в университете преподавал. А теперь ночами не спит, в трубу на звезды смотрит.
— Ну? — недоверчиво протянул Чалый.
— Чистая правда... Дама у нас есть одна. Так она до революции всех ростовских барышень бальным танцам учила. Школу свою имела... Или, к примеру, Тимофей Григорьевич Сильнейших, он когда-то для атамана Войска Донского в Новочеркасске деньги печатал. А теперь сторожует на молокозаводе...
Чалый был дядька битый. Всякое дело он схватывал на ходу. Вот почему, выскочив из горящего дома, он собрал последние силы и прошептал:
— Надо брать Сильнейших. Если, конечно, дед еще не ушел, не смылся...
«Смыться» деду не посчастливилось. Он полз через весь двор к оседланной лошади, оставляя от самой конюшни узкий, размазанный след крови. Осколки разбитого кувшина, раздробленная в щепы скамейка свидетельствовали о безжалостной драке, разыгравшейся еще недавно в конюшне.