Приключения 1975
Шрифт:
— Лукашевича.
— Идемте, лейтенант.
И снова та же изба. Но теперь в ней стоял полумрак. Тучи затянули небо, повалил снег. И почему-то только теперь Платонов услышал, что совсем недалеко, на передовой, бухают пушки. Снег глушил звуки.
— Владимир Алексеевич, скажите, под Смоленском действительно есть Серебряный бор?
— Есть Красный бор, товарищ подполковник, но старые смоляне по привычке именуют его Серебряным.
— Значит, вы уверены, что Лукашевич не врет, он смолянин?
— Думаю, что не врет. Тем более и меня узнал. Вряд ли можно было заранее подготовиться к такой встрече.
— Верно. Ну спасибо, лейтенант.
— Разрешите
— Нет, не разрешаю. Сейчас вас ждет подполковник Богданов. Идите-ка сюда.
Платонов подошел к окну.
— Вот видите, стоит автофургон?
— Вижу.
— Ну а рядом, в такой же, как и эта, хатке, находится 7-е отделение. Идите, идите, там для вас тоже найдется работа.
Подполковник Богданов собрался уже звонить в Особый — больно там копаются, но, посмотрев в окно, увидел в сумерках короткого декабрьского дня, как к его хатке чуть ли не бегом, закрыв рот рукавицей, приближается офицер. Что-то знакомое было в этой полусогнутой фигуре. «Ужели Володька? Не ждал бы, не узнал. Но и то правда, лет ведь с десяток не встречались, а может, и больше. Ну и видик! Никак на бравого командира не похож. Скорее обозник».
Потом они долго Стояли друг против друга, немного смущенные, не зная, о чем говорить, и в то же время каждому хотелось расспросить другого о тех годах, что они не виделись. Но их сдерживало сознание того, что теперь, на войне, прежняя мирная жизнь кажется уже нереальной, прожитой кем-то другим, и не важно, что там у тебя было или не было в той жизни. И все же Платонов не утерпел, спросил:
— Так ты что, кадровый теперь?
— Почему теперь? Я еще в 36-м ушел на политработу в армию. А вот теперь, как видишь, пригодилось знание немецкого.
Платонов промолчал, когда подполковник из Особого сказал, что Богданов служит в 7-м отделении. Он попросту не знал, чем это отделение занимается. «Знание немецкого? Когда это Гарька преуспел? Помнится, в университете Богданов прыгал с факультета на факультет, и в конце концов осел на юридическом». Жили они в одной комнате общежития, поэтому он знал, что Игорь не очень-то утруждал себя изучением языков.
Платонов был сыном учителя и учительницы. Отец преподавал историю, мать — немецкий язык. В годы его студенчества в университеты и институты принимали только людей рабоче-крестьянского происхождения и детей учителей. Он с детства знал немецкий, позже, в университете, выучил французский. Ну и, конечно, латынь, старославянский, древнерусский. Игорь же не ладил даже с русской грамматикой, и вообще язык давался ему туго.
— Володя, ты, наверное, голоден? Так вот, диспозиция будет такая. Сейчас сходим поужинать, а потом, брат, придется тебе попотеть во славу 7-го отделения. Ты, я вижу, плохо представляешь, что это за учреждение? Если грубо, то мы ведем пропаганду и контрпропаганду среди немецких солдат. Предприятие новое. Во время отступления этим не очень-то занимались. Теперь развертываемся. Я ведь как о тебе узнал — проглядывал в кадрах дела командиров в поисках знающих немецкий, гляжу — Платонов, 1901 года рождения, Владимир Алексеевич, образование высшее. Ну, думаю, не может быть такого совпадения, наверняка ты. Только вот звание твое смутило — лейтенант. А ты и правда лейтенант. Днями собрался тебя отзывать, а вчера встретил подполковника Воронова, тот знал, что я копаюсь в офицерских делах, спрашивает, нет ли у меня на примете офицера-смолянина. Ну
— Подожди, а какое дело ждет меня во славу?
— У того «перебежчика»… кстати, он действительно смолянин?
— Безусловно, даже меня знает.
— Так вот, притащил он кусок немецкой газеты. Свеженькая, между прочим, от 25 ноября. «Фолькише беобахтер». Говорит, что в избе какой-то, куда его пустили переночевать, немцы на стол вместо скатерти постелили и оставили. Хозяин избы край скурил. Этот перебежчик язык знает, пока картошку уминал, заглянул в газетку, потом выпросил ее у хозяина…
— Ничего не понимаю.
— Ладно, пошли ужинать.
— Нет, Игорь, честное слово, у меня сегодня такой денек выдался — никакого аппетита. Давай твою газету.
— Хорошо. Я тебе дам газету, сам пойду поужинаю, да и тебе что-нибудь прихвачу. Ночью проголодаешься. А что тебе предстоит просидеть ночку — не сомневайся.
Богданов вытащил из стола довольно измятую газету. Край ее был аккуратно оторван, на первой полосе расплылось жирное пятно, а на последней виднелся след сажи, от чугунка, наверное.
— Вот почитай, почитай, а я пойду. Приду, поделишься соображениями.
С этими словами Игорь вышел из избы.
Газета как газета. Ага! Совещание в ставке Гитлера. После совещания доктор Геббельс провел пресс-конференцию для немецких и иностранных журналистов. Что такое?
«Доктор Геббельс зачитал на пресс-конференции текст Завещания Императора Всероссийского Петра Алексеевича I…»
Чушь какая-то! Платонов не поверил своим глазам. Завещание Петра I? Но ведь именно Петр издал указ о престолонаследии и сам же не успел им воспользоваться — завещания не оставил.
И сразу куда-то в сторону отодвинулся фронт, изба…Последний год жизни первого русского императора… Многолетняя практика лектора вбила в память факты, и даже потрясения войны не могли их стереть.
Указ о престолонаследии был издан… да, да, в 1722 году, даже число вспомнилось — 5 февраля. Согласно этому указу император сам выбирал своего преемника.
А через два года…
В конце сентября 1724 Петр едет в Сестрорецк на барке, водою. По пути наткнулись на шлюпку, она плотно засела на песчаной байке. Петр по пояс в холодной воде помог снять со шлюпки перепуганных солдат. И в ту же ночь лихорадка, жар. Потом как будто полегчало. Император еще танцует на свадьбе у немецкого булочника и успевает казнить Монса. Да, Петр верен себе, он еще веселится на выборах нового князь-папы и… сваливается совсем. И никто толком не успел осознать угрозу — Петр болел нередко. Прямо у постели больного поставили алтарь. И вовремя. В четверть шестого утра 28 января 1725 года Петр испустил дух.
Да, все верно, память цепко хранит даже детали. Кстати, он несколько раз собирался посмотреть в фондах Петра ту бумагу, которую, как уверяют современники, в последний момент подсунули императору, чтобы он распорядился престолом. Но бумаги он так и не посмотрел — не добрался. А на ней должно быть написано: «Оставляю все…» Потом рука Петра сорвалась…
Значит, никакого завещания русский император не оставил. Между тем Геббельс уверяет… Вот черт! Оторвано начало… «…архиве русских императоров хранятся секретные записки, написанные собственноручно Петром I, где откровенно изложены планы этого государя, которые он поручает вниманию своих преемников и которым многие из них действительно следовали с твердостью, можно сказать, религиозной».