Приключения 1979
Шрифт:
Обычная улица обычного районного городка. Вдоль улицы вытянулись заборы, прикрывающие дворы одноэтажных и двухэтажных домов. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов попадались разноцветные ворота, с трудом различимые в надвигающейся темноте.
Гюндюз Керимбейли сильнее закашлялся и еще плотнее вжался в свое пальто.
— Идем, сынок, идем, — сказал дядя Фаттах. — Ты, кажется, успел уже простудиться.
Как бы не расслышав его слов, следователь по особо важным делам указал на забор, прислонившийся вплотную к тротуару, на котором резко
— Чей это дом?
Дядя Фаттах сначала пригляделся к воротам, будто и сам был в здешних местах пришельцем, а затем сказал:
— Этот?.. Это двор женщины Фатьмы.
— А кто она, женщина Фатьма?
Губы дяди Фаттаха, посасывающие трубку, улыбнулись.
— Кем она может быть? Сплетница.
Гюндюз Керимбейли тоже не мог не улыбнуться.
— С кем же она живет здесь?
— Сын есть у нее, шофер. С ним...
— А как его зовут?
— Джеби.
Гюндюз Керимбейли хотел еще что-то спросить, но кашель чуть не согнул его, и дядя Фаттах откровенно забеспокоился.
— Сильно ты простудился, — сказал он. — Давай-ка пойдем лучше. Аллах милостив, может, завтра погода исправится. Идем-идем, отдохнешь хоть немного.
Гюндюз Керимбейли наконец-то откашлялся и сказал:
— Один человек плакался, что он весь в долгах. Ему говорят, не переживай, аллах милостив. А тот возражает, в том-то все и дело, что и всю причитающуюся мне милость я уже задолжал.
Гюндюз Керимбейли улыбнулся и снова закашлялся. Взяв его под руку, дядя Фаттах произнес:
— Пошли! Если уж суждено оплачивать долги милостью, так пусть этот долг подождет до завтра.
Следователь по особо важным делам согласился:
— Пошли. Но только еще не к вам, дядя Фаттах, а в дом, где живет Фазиль Гемерлинский. А потом уже к вам.
Дядя Фаттах посмотрел на своего продрогшего гостя и огорченно возразил:
— Нет, товарищ, это не дело. Этот дом находится на одном конце города, а дом для приезжих — совсем в другой стороне!
— Замерзнуть боишься, дядя Фаттах?
Рассердившись, дядя Фаттах вынул изо рта трубку:
— Погоды я не боюсь, товарищ! Я за тебя боюсь, за тебя! И молодость тогда не выручит. Из одного климата совсем в другой попал. Тебя-то, наверное, тоже кто-нибудь ждет в Баку?
Следователь по особо важным делам поежился.
— Вот это ты прямо в точку попал, дядя Фаттах. Ох как я тороплюсь в Баку! Знаешь почему? У дочки моей день рождения через три дня...
Дядя Фаттах уже успокоился.
— Пусть растет большой и красивой! Наверное, дитя еще...
— Спасибо, десять лет исполнится. А десять лет, сам знаешь, дядя Фаттах, это юбилей. Ну, пошли?
— В дом для приезжих?
— Сначала в тот, дом, где живет учитель Фазиль. А затем и домой.
Дядя Фаттах, кажется, смекнул, что переубедить приехавшего бакинца безнадежная задача, и, покачав головой, двинулся с места, опять несколько опережая своего спутника.
Незаметно совсем стемнело. И оттого, что на улицах было так неуютно
Дядя Фаттах, покуривая трубку, как бы беседовал сам с собой:
— Такие в мире дела. На склоне лет человек приезжает навестить внука, а какой-то негодяй выпускает из него кровь, чтобы заграбастать пятнадцать копеек!.. Получит их он, жди, а!.. Ядом вытекут из носу.
— При чем здесь мир, а, дядя Фаттах, это же люди...
— А мир и люди — это одно и то же, сынок. Человека называют самым разумным существом планеты. А смотри, что он вытворяет иногда, это самое разумное существо. Конечно, что сбылось, того не исправишь, это верно. Кому что судьбой предписано, то и сбудется. Смерть не бывает лучше или хуже, это все правда. Смерть есть смерть. Но оценку выставляют и смерти. А ее дешевизна обидна человеку!..
Чем больше дядя Фаттах говорил о дурных людях, тем темнее становилось. Пропитанный мерзкой сыростью снег, словно боясь упустить редкую возможность, валил все сильнее и сильнее. Гюндюз Керимбейли окончательно заледенел, и при каждом взрыве кашля этого приезжего бакинца дядя Фаттах качал головой
— Тебе б сейчас дома сидеть да чай пить с малиновым вареньем...
Гюндюз не выдержал:
— Да, сейчас чай с малиной — лекарство.
Дядя Фаттах остановился перед воротами белевшего в темноте двухэтажного дома и, показав окно на втором этаже, где еще горел свет, сказал:
— Вот здесь он живет.
Гюндюз Керимбейли, кутая шею в воротник пальто, еще раз взглянул в освещенное окно.
Мгновение они постояли молча. В течение этого короткого мгновения в нарастающем шуме хлынувшего потока мокрых снежных хлопьев послышались перебивающие друг друга человеческие голоса. Голоса доносились из указанного дядей Фаттахом окна. Очевидно, два человека ожесточенно ругались между собой.
Следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли и дядя Фаттах прислушались к голосам. Слова невозможно было разобрать, но не приходилось сомневаться: спор в доме все более разгорался.
Дядя Фаттах, дымя трубкой, сказал:
— Кажется, не вовремя мы пришли...
Гюндюз Керимбейли, не отрывая глаз от окна, возразил:
— А может быть, как раз вовремя, — и добавил с резкой, решительной интонацией, так непохожей на знакомый сторожу мягкий и сдержанный тон: — Ты иди, дядя Фаттах, я потом приду.
Дядя Фаттах догадался, что лучше ему согласиться. Странно только, что этот промокший бакинец дрожал как цыпленок, а тут и дрожь как рукой сняло.
— Может, подождать тебя здесь?