Приключения 1979

Федоровский Евгений Петрович

Дядя Фаттах поправил его:

— Да не отца его это слова, народные это слова. Миллионы таких Фаттахов, как я, пришли и навсегда исчезли в нашем неуспокоенном мире. А слово народа осталось. — Дядя Фаттах вновь поднял топор над головой. — Пусть дети хорошо учатся, заработают себе доброе будущее, придет время, эти слова им сами собой вспомнятся. — Произнеся это наставление, дядя Фаттах опять взмахнул топором: плотное бревно разлетелось с одного удара надвое.

Самая маленькая девочка подошла и встала возле них, с интересом рассматривая незнакомого дядю. Гюндюз спросил:

— А тебя как зовут?

Девочка не отвечала.

— У тебя язычка

нет, да?

Девочка показала язык.

— Оказывается, есть! — Только теперь Гюндюз заметил, что левая рука ребенка привязана к туловищу.

— Что с рукой у девочки?

Гюльдаста, поправляя платок, ответила:

— Левша. Завязали, чтоб она разработала и правую руку.

Девочка посмотрела на мать, потом, повернувшись лицом к гостю, подергала завязанной рукой и, чтоб избавиться от навалившейся на нее с утра беды, попросила у него помощи.

— Я хочу, чтобы эта моя рука стала правой. — И она снова задергала левой ручкой.

Гюндюз засмеялся. Гюльдаста тоже улыбнулась и покачала головой, не смотрите-де, что такая- маленькая, шайтану шапку сошьет.

— Ты гляди только, чего она хочет, а! — Дядя Фаттах удивился и, засмеявшись, повернулся лицом к гостю. — Ты умывался уж?

— Умылся из рукомойника на веранде.

— Для мужчины это не умывание... Муршуд, иди-ка полей воды, пусть твой дядя умоется.

Муршуд зашел в комнату на первом этаже дома, вынес оттуда кувшин воды и прямо посреди двора полил Гюндюзу на руки. Гюндюз шумно плескал себе воду в лицо.

— Вот теперь совсем чудесно, — сказал следователь. — Я перед тобой в долгу, дядя Фаттах!

Дядя Фаттах, вынув трубку из нагрудного кармана ватника, сунул ее в рот.

— Там, где начинаются долги, дружба кончается, — возразил он. — Какой долг? Чувствуй себя как дома. Пока ты здесь, у нас для тебя всегда лучшее место найдется. Ты должен себя крепким чувствовать. Вовремя пить, есть. Работа у тебя тяжелая.

8

Прокурор Дадашлы присел перед камином и помешал кочергой горящие в огне дрова. От жара его мясистое лицо еще больше распухло и раскраснелось. Прислонив кочергу к камину, он выпрямил спину, на редкость легкими шагами прошел через комнату и уселся за столом.

Гюндюз, положив пальто на колени, сидел в мягком кресле. Банки дяди Фаттаха сделали свое дело: весь вид следователя по особо важным делам вновь говорил о его здоровье и молодости.

Старший инспектор уголовного розыска капитан Джаббаров, высокий, худой человек, пристроился возле приставного стола, образующего вместе с письменным столом прокурора черную букву «т», и просматривал бумаги в лежащей перед ним папке. Затем он повернулся к Гюндюзу и сказал:

— Шесть лет я работаю в этом районе. Мне казалось, это самый мирный уголок в мире. Воровство случалось, драки были, спекуляция, естественно, тоже, но убийство? Крохотный район,, все друг друга знают, люди приветливые. И вдруг ни с того ни с сего такое безобразное ограбление.

Гюндюз, встав, бросил пальто на кресло.

— Все это я уже слышал! — сказал он и, подойдя к окну, остановился.

На улице опять тихо падал снег, и несколько ребятишек, не обращая на это внимания, играли в футбол, утопая в воде и грязи.

Не отрывая глаз от играющих в футбол пареньков, Гюндюз Керимбейли сказал:

— Но это непохоже на ограбление...

Наступила тишина. Капитан Джаббаров, захлопнув папку с бумагами, посмотрел на прокурора, а прокурор Дадашлы, облокотившись на письменный стол,

уперся в обе ладони мясистым подбородком и исподлобья уставился на следователя по особо важным делам.

Проехавшая по улице грузовая машина окатила грязью отскочивших к тротуару ребят. Шумно ругая шофера, они стайкой бросились вдогонку за автомобилем, а потом снова столпились на середине улицы и начали играть. Гюндюз, отвернувшись от окна, сел напротив капитана Джаббарова:

— Я не собираюсь полностью отрицать, что убийство Махмуда Гемерлинского было совершено с целью ограбления. Все может быть... Но одно обстоятельство меня весьма беспокоит. Зачем этот несчастный, даже не передохнув, вышел из дому? Почему именно один? С сердцем стало плохо? Предположим, что так. Но отчего не посидеть во дворе? Почему он не прогулялся рядом с домом? Что его потянуло по той же самой дороге, какой, он шел от вокзала? Вы утверждаете, что Махмуд Гемерлинский захотел прогуляться. Не могу в это поверить. Между домом учителя Фазиля и местом происшествия довольно большое расстояние. Идти ему пришлось по грязи, среди луж. Между тем недалеко от дома учителя Фазиля, прямо по дороге, ваш районный парк. Почему там не прогуляться ему? Чисто, никакой слякоти. На вокзал, что ли, он пошел? Зачем? Решил вернуться в Баку?

Капитан Джаббаров заметил:

— Ночью здесь ни одного поезда на Баку нет.

Гюндюз согласно кивнул:

— Правильно, я это тоже проверил. Во-вторых, должна же быть какая-то причина, чтоб так быстро вернуться в Баку. Что могло случиться? Поругался с внуком? Так сразу? Может, учитель Фазиль говорит нам неправду?

Прокурор Дадашлы собрался что-то возразить, но Гюндюз Керимбейли остановил его.

— Все это россказни, товарищ прокурор. Если учитель Фазиль говорит неправду, разве он не сумел бы соврать более логично? Вполне мог. А ведь учитель Фазиль вряд ли напоминает тупицу. Сейчас, по-моему, главный вопрос для нас вот в чем: почему Гемерлинский так поспешно вышел из дому, зачем он сразу же направился на вокзал, то есть зачем ему понадобилось вернуться на ту же дорогу, по которой он только что шел? Прокурор Дадашлы выдвинул средний ящик письменного стола, вытащил сигареты и предложил Гюндюзу.

— Большое спасибо, — поблагодарил Гюндюз. — Не курю.

Прокурор положил сигареты на письменный стол.

— Я тоже не курю, — сказал он и, поднявшись из-за стола, подошел к печке, помешал кочергой угли и, выпрямившись, посмотрел на следователя по особо важным делам.

— Значит, Гемерлинского убили с другой целью? И, чтобы запутать следствие, из карманов у него вытащили часы и портмоне?

Наступило молчание. Чтобы ощутить издевку в словах прокурора Дадашлы, вовсе не надо было быть семи пядей во лбу. Молчание нарушил сам Дадашлы:

— Но это же штамп из коллекции дилетантов, сочиняющих детективы, товарищ следователь по особо важным делам...

Взглянув на опухшее лицо прокурора, Гюндюз улыбнулся:

— Но что такое штамп? Штамп, стандарт, шаблон, трафарет — это все то, что мы ежедневно видим, с чем мы сталкиваемся постоянно, разве не так?

Прокурор Дадашлы ответил на вопрос следователя по особо важным делам не сразу.

— Конечно, — произнес он, — от ваших вопросов так просто не отмахнешься. Они выглядят справедливыми. На пути к истине миновать их нельзя. Но ведь можно задать и совсем иные вопросы, совсем иные «зачем»? Если вор Имаш не замешан в этом деле, зачем ему скрывать, что он был на вокзале? Должна же у него быть хоть какая-то причина, чтоб скрывать это.