Приключения, 1988
Шрифт:
Разговор у нас состоялся короткий, но вещи выяснились удивительные.
— Квартиру эту я хорошо знаю, — сказала пожилая почтальонша, водрузив на остренький носик большие, должно быть, мужские очки и раскрывая разносную книгу. — Слава богу, не первый год корреспонденцию доставляю на этот участок. Вот поглядите — телеграмма Груздевой Ларисе, из Семипалатинска. Время доставки — девятнадцать двадцать, число — 20 октября, и подпись ее, Ларисы, собственноручная.
До меня даже не сразу дошло — что же это получается-то? Ведь этого никак не может быть: сосед Липатников видел выходящего из дома
— Вы уверены, что доставили телеграмму именно в это время?
Почтальонша даже обиделась:
— Сроду на меня жалоб не было! Да и живу я в соседнем доме, так что доставляю все без задержки!
— А может, кто другой принял телеграмму, не Лариса?
— Да нет, она сама, лично, я же вам говорю. Знала я ее хорошо, тут никакой ошибки! Она еще всегда приглашала чайку выпить, приятная очень женщина, вежливая, обходительная...
— Вы не обратили внимания, она в обычном была состоянии или, может, возбуждена, расстроена?..
— Ой, что вы! Наоборот, очень веселая была, все напевала что-то, затащила меня на кухню — у них коридорчик очень маленький... Там, на кухне, она и телеграмму при мне прочитала и расписалась, только что чаю не предложила — я потому и заметила, что она обычно-то предлагает.
— А в квартире никого не было?
Почтальонша задумалась ненадолго, наморщив лоб, — припоминала, видимо, расположение квартиры, — потом уверенно сказала:
— Не было никого, точно: двери в комнату настежь были, и там никого...
Да-а, озадачила меня эта история с телеграммой! Если сосед Липатников не ошибается, то Груздев вышел из дому, когда Лариса была еще жива. Притом находилась одна в квартире. Но если Груздев вышел, оставив Ларису в живых, то почему он врет, что не встречался с ней? Почему опровергает показания соседа? Надо обязательно посоветоваться с Глебом. Да и его, наверное, эта история озадачит — он-то полагал, что все здесь проще пареной репы, а получается...
Глеб толкует, что Груздев убил Ларису из-за квартиры, ну и попутно вещички забрал. Но тогда при чем здесь Фокс этот самый? Разве что Груздев действительно намял его и назначил плату как раз вещами? Но зато сколько народу вокруг допрошено — и никто никогда около Груздева не видел человека с приметами Фокса. Конечно, сговор подобный — дело тайное, но и то нужно взять в рассуждение, что снюхаться им негде было, поскольку Фокс уголовник, бандюга, а Груздев — интеллигент, доктор, и ничего между ними общего не должно быть. Хорошо бы, конечно, самого Груздева спросить, но еще неизвестно, как посмотрит на это Жеглов: у него ведь следствие — это стратегия и тактика.
Позвонил баллист.
— Из этого «байярда» стреляли, — сразу же сообщил эксперт. — Безусловно и категорически. Из-за того, что патрон нестандартный — он побольше немного, чем фирменный, — все индивидуальные признаки оружия выявились особенно рельефно, хоть в учебник криминалистики снимки помещай. Акт подошлем, как договорились. Приветик...
Сегодня под председательством
а) организации Шутцполицай — охранной полиции и криминальполицай — уголовной полиции;
б) полномочий берлинского полицейпрезидента вообще.
— Если хочешь, можем пешком пройтись, — предложил Жеглов.
Вечер был ясный, теплый, и мы не спеша пошли с ним по Петровке к центру.
— Эх, кабы нам с тобой заловить сегодня Ручечника... — сказал мечтательно Жеглов.
— Трудно небось...
— Что значит «трудно»? Наша работа, как и его промысел, зависит от удачи. У меня вся надежда на то, что он нас с тобой в лицо не знает.
— А ты его знаешь?
— Видел я его. И потом, напарница его найти поможет, — усмехнулся Жеглов.
— Это как понять?
— Ну, когда высмотришь самую красивую женщину в театре — значит, где-нибудь и он поблизости шьется.
— Почему?
— А у него метод такой — он на подхвате только красавиц держит. Приходят они в театр или в коммерческий ресторан и начинают пасти парочку в дорогих шубах. При первой возможности он вынимает у кавалера номерок от гардероба, а красулька его получает шубу. И отваливают. Вот и весь фокус...
— Можно подумать, что некрасивой не дадут пальто по номеру, — усомнился я.
— Дать-то дадут, но психология в том, что красивая женщина сама по себе отвлекает внимание, для нее всегда хочется сделать что-нибудь приятное. Да и барыши с красавицей делить, наверное, приятнее, чем с уродкой...
— Вот в этом наверняка и есть вся его психология, — сказал я мрачно. Мне почему-то стало обидно, что какому-то мерзкому воришке достаются красивые женщины и он их использует как воровской инструмент, когда они, может быть, какому-то хорошему человеку счастье жизни могли составить.
— Да нам с тобой плевать, почему он так поступает, — сказал Жеглов. — Важен факт!
— Слушай, Глеб, а откуда у него кличка такая — Ручечник?
— А-а, это смешно. Мы сперва думали, от его первой профессии — ручки вышибать.
— Это как?
— А вот так: подходит он к любому джентльмену, желательно иностранцу, и начинает его радостно хлопать по плечам, по груди, хохочет, кричит: «Здорово, Боря!» — или там Коля, Вася — как хочет. Декорация такая, что он, мол, обознался, принял человека за старого друга. Потом выясняется — у него аж слезы от стыда на глазах. Извиняется, уходит...
— А смысл?..
— В том, что он так ловко хлопает человека, что вышибает из кармана авторучку, а если повезет, то и бумажник. Между прочим, хороший «паркер» с золотым пером тысячу стоит...
— Силен бродяга!
Жеглов кивнул:
— Ну да. А как его установили да взяли, оказалось, что и фамилия у него подходящая — Ручников.
В театр мы вошли через служебный вход, где с Жегловым стал препираться толстый взмыленный администратор в очках, сдвинутых на затылок. Но Жеглов как-то очень быстро его окоротил, взял за пуговицу и, подтягивая к себе с такой силой, что нитки трещали, сказал: