Приключения, 1988
Шрифт:
— У вас есть какие-нибудь подозрения относительно этой кражи? — спрашиваю я. — Ведь воры не случайно набрели на вашу квартиру.
— Согласен. Но подозрения...
Он задумчиво отхлебывает дымящийся кофе и качает головой.
— У нас, между прочим, есть подозрения, что кражу совершили приезжие, — продолжаю я, тоже берясь за чашечку с кофе. — Пока, правда, это только подозрение. У вас в доме бывают приезжие?
— Бывают. Изредка, — сдержанно отвечает Виктор Арсентьевич.
— Вам знаком, например, Гвимар Иванович Семанский?
Я чувствую, как настораживается
— Да, знаком.
— Кто он, откуда?
— Вы, простите, в связи с чем им интересуетесь, если не секрет? — впервые сам задает вопрос Виктор Арсентьевич.
— В связи с его смертью, — говорю я.
— Что-о?! Как так... смертью? От чего, разрешите узнать? — нетвердым голосом спрашивает испуганный Виктор Арсентьевич.
— Убит, — коротко отвечаю я.
— Не... не может быть... — лепечет Виктор Арсентьевич, не сводя с меня перепуганных глаз и окончательно забыв о кофе. — За что? Боже мой!
— Меня интересует Гвимар Иванович, все, что вы о нем знаете.
— Я же вам сказал.
— Думаю, не все еще, — улыбаюсь я. — Сразу разве все вспомнишь.
— А вы мне подскажите, что именно вас интересует, — говорит Виктор Арсентьевич, закуривая сигарету. — Легче будет вспоминать.
— За подсказку наказывают, — отвечаю я. — Вы уж сами.
— Ну тогда надо подумать... Дайте мне ваш телефон.
Он записывает мой телефон, имя, фамилию.
ДОПРОС Музы Кузьмич провел сразу после задержания Чумы. Сам провел, лично, ведь он был полностью в курсе дела.
— Садитесь, Муза Владимировна, побеседуем, — негромко сказал Кузьмич, указывая на стул возле своего стола. Муза послушно опустилась на самый краешек стула. Она с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться, и машинально продолжала мять в руке мокрый от слез платочек.
— Мне кажется, вы не совсем поняли, что случилось? — спокойно и даже участливо спросил Кузьмич.
Муза молча кивнула, боясь расплакаться.
— Что же, я вам объясню, — едва усмехнувшись, продолжал Кузьмич. — У вас на глазах был задержан опасный преступник, трижды до этого судимый и отбывший разные сроки наказания, некий Совко Николай Иванович, по кличке Чума. Задержан он по подозрению в убийстве и краже. Вот с кем вы подружились, Муза Владимировна.
— Неправда, — вдруг с силой произнесла Муза и впервые взглянула в глаза Кузьмичу. — Он секретный сотрудник, он майор.
— Что?! — изумленно переспросил Кузьмич. — Какой он секретный сотрудник, какой он майор, да что вы?
— Да, да. Он мне сам сказал. Он в Москву только в командировку приезжает, — горячо продолжала Муза. — Здесь какая-то ошибка. И убивал... у него такое задание было. И ему выдали пистолет.
Кузьмич снял трубку одного из телефонов и, набрав короткий номер, сказал:
— Мария Николаевна, вы получили последние материалы на Совко и его фотографии? Прекрасно. Занесите их мне,
Когда я возвращаюсь на работу после беседы с Виктором Арсентьевичем Купрейчиком, то застаю в кабинете Кузьмича следователя прокуратуры Виктора Анатольевича, а также Валю Денисова.
— Вовремя прибыл, — кивает мне Кузьмич. — У нас тут все дымится. Вот он, — Кузьмич указывает на Валю, — только что Чуму взял...
— Ну да?! — удивленно восклицаю я. Но это, конечно, от неожиданности, ибо рано или поздно это должно было неизбежно случиться.
— А Муза? — тут же спрашиваю я.
— У нас, — отвечает Кузьмич. — Виктор Анатольевич сейчас будет ее допрашивать.
В этот момент ко мне наклоняется Денисов и негромко сообщает:
— Петр наш в госпитале.
Черт возьми, сколько событий в один день! Розыск разворачивается, как туго сжатая пружина, и пока жестоко бьет по нас.
Валя коротко рассказывает, что произошло с Шухминым, и о красном «Москвиче».
— Путь к Лехе, милые мои, сейчас только через Чуму, — говорит Кузьмич. — Да и к другим, кто за ними. Муза нам тут не помощник.
— Федор Кузьмич, — подает голос молчавший до сих пор Денисов. — А что из Южного сообщают?
— Вот-вот, — подхватывает Кузьмич. — Кое-что сообщают.
Он встает из-за стола и, оттянув тяжелую дверцу несгораемого шкафа, в которой болтается связка ключей, достает тонкую зеленую папку и с ней возвращается к столу.
— Значит, так, — надев очки, он просматривает бумаги. — Вот по Совко они сообщают... ну, кроме судимостей, это мы и сами знаем... так. Вот адрес его. Мать пенсионерка, работала в санаториях, поварихой. Отец умер. Имел, между прочим, две судимости. Теперь дальше, Леха. То есть, значит, Красиков Леонид Васильевич. Есть мать и сестра, живут вместе. Сестра разведенная, бухгалтер в магазине. Но самое интересное — в магазине, где директором был Гвимар Иванович Семанский. Это магазин мелкооптовой торговли. Между прочим, такой магазин за наличный расчет не торгует, и идет через него всякая мелочь — спецодежда, обувь, белье для общежитий, инструмент кое-какой. Вот так мне объяснили, словом. Ну а теперь давай ты, Лосев...
Я рассказываю о своей встрече с Купрейчиком и о том, что одна женщина во дворе узнала по фотографии Чуму.
— Та-ак, — настороженно произносит Кузьмич. — Ну что же, про все это, милые мои, нам должен рассказать сам Чума. Его допрос сейчас — самое главное дело...
И вот Совко перед нами. Высокий, стройный, он входит энергично и подчеркнуто-спокойно, а на узком, нежно-розовом лице безмятежная, прямо-таки детская улыбка. Он уже готов и сказать что-то в таком же роде сидящему за столом Кузьмичу, но тут он видит вдруг меня, расположившегося в стороне, на диване, и сразу, конечно, узнает. Как будто облачко проходит по его лицу, на миг стискиваются зубы, даже ритм движений сбивается, когда он делает несколько шагов к столу. Он явно в смятении, и надо быстрее воспользоваться этим моментом.