Приключения-91
Шрифт:
— Ну, пожалуйста... Я вас очень прошу.
Цыпа охрипла от визга и лая.
— Штуку даешь?
— Что?
— Стольник, чего, — объяснил Притула.
— Деньги? Сто рублей?.. Боже мой, да конечно. Найду. Непременно найду. Я займу.
— Где ты займешь-то? Займет он.
— Сейчас надо, батя.
Я говорю:
— С собой таких денег не ношу. Но я найду. Сегодня же. Можете мне поверить. Соберу. Отдам.
— Не, — сказал Агафонов. — Деньги на бочку.
Тотальное унижение. Я просил их, умолял, уговаривал.
— Пойдемте. Здесь рядом. Отдам все, что у меня есть. Слышите? Все. Деньги, книги, магнитофон, приемник, одежду.
— Ха, — сказал Притула. — Мы пойдем, а там нам — крышка.
— Лесом. Никто не увидит.
Агафонов поднял над головой несчастную Цыпу. Самое страшное, как я теперь понимаю, что он играл в это, радовался, как ребенок.
— Раз!.. Считаю до трех. Раз!
От безвыходности, от беспомощности я буквально завыл.
— Не-е-ет!
— Два!.. Два с половиной!
— Не-е-ет! — Я катался у него в ногах. — Не-е-ет!
— Два с половиной!.. Три!
Он с размаху ударил ее оземь. Она страшно, коротко взвизгнула. И затихла.
Сердце у меня зашлось. Я перестал испытывать страх. Я должен разорвать их на куски, чего бы мне это ни стоило. Я задушу их. Сейчас. На месте. Вот этими самыми руками.
И тут я сначала... даже не увидел, а скорее услышал... Хряск. Мощный глухой удар. Сзади. По спинам им, по головам. Наотмашь.
Кто? Откуда?
Это было так неожиданно.
Старик. В глазах гнев и безумие, в руках толстый березовый кол.
Крики, стоны. Кровь.
Он добивал их... Мой избавитель... Павел Никодимыч Хопров... Он защищал человека, которого никогда прежде не видел, не знал.
Но тогда я испытывал только ужас... Кажется, что-то кричал. Не помню. Ушел ли я, уполз, убежал? И как вынес Цыпу? Ничего не помню.
Бедный старик...
За стеной что-то звякнуло и разбилось.
— Бабуля хулиганит, — сказал Севка. — Хорошо привязал?
— К лавке.
— Сиди. Не убежит.
Изместьев вынул кассету.
— Вот. Теперь вам известно все. Пожалуйста. На ваше усмотрение. Я свое слово сдержал. Можете действовать дальше.
— Сгодится, — Севка сунул кассету за пазуху.
— Приморили, — показал Иван на Хопрова. — Уснул наш хозяин.
— Герой.
— Поехали?
— Минутку, — попросил Изместьев. — Что вы решили?.. Мне важно знать, чтобы как-то располагать своим временем... Приготовиться... Когда вы передадите кассету следователю?
— А хоть завтра.
— Что ж... будь, что будет, — задумчиво сказал Изместьев. — Н-да... Я был на что-то годен в этой жизни... Прощайте, молодые люди. — Он промокнул платком потный лоб. — Кстати, вы смело можете показывать на меня. Я вас увлек, убедил, спровоцировал. Это моя идея — допросить больного старика. Все организовал и осуществил я один, а вы лишь при сем присутствовали. Вы — свидетели, зрители, понятые. Вы следили за тем, чтобы эксперимент проводился по возможности корректно. И только. Договорились?
— Посадят, Алексей Лукич.
— Не беда. Это не самое худшее.
— Нет, Агафон-то, — вспомнил Севка запись на пленке. — Прикол.
— Дым! — вскрикнул Иван.
Севка резко развернулся.
— Писец.
Они выскочили на веранду.
— Дверь! Наружную!
— Вышибай!
— Не видно ни фига!
На полу, привязанная к лавке, суматошно ворочалась Тужилина, пытаясь отползти от разбитой лампы и сбить огонь на горящей одежде. Севка, согнувшись и разгребая руками дым, пробрался к наружной двери и бахнул ее ногой, сорвав с крючка. Иван на четвереньках подполз к хозяйке и, обжигаясь, нащупал и выдернул у нее изо рта кляп. Она долго и глухо кашляла, потом заорала дико: «Аа-аа!» — и он сдернул с себя куртку, и стал лупить ее по бокам и спине.
— Окна! Где ведра? Воды!
— Старик!
Изместьев бросился назад, в комнату, быстро наполнявшуюся дымом. Растворил окно и выбросил магнитофон в сад. Хопров очнулся от криков — дым ел ему глаза, он часто моргал, гневно мычал и плямкал губами. Изместьев сгреб его в охапку, снял с постели и бегом понес из дому. На веранде Севка один сражался с огнем — обмотав тряпкой руку, срывал горящие занавески, швырял их на пол и затаптывал, выдергивал шпингалеты, распахивал окна. Иван вытаскивал волоком надрывавшуюся криком Тужилину.
Огонь пожирал оконные рамы, стойки. Вспыхнула лавка. Жар, дым, треск.
— Воды! Ведра!
Севка догнал во дворе Ивана, и вдвоем они перенесли Тужилину через дорогу.
— Без толку, — сказал Севка. — Сгорели.
Тужилина как-то странно затихла. Иван приложил ухо к ее груди.
— Живая? — волновался Севка, оглядываясь на горящий дом. — Дышит?
— Вроде, — сказал Иван.
Неподалеку, в канаве, в высокой сохлой траве лежал навзничь Хопров и водил перед лицом корявыми скрюченными пальцами.
Вернулся с магнитофоном Изместьев.
— Звонить! — кричал он. — Срочно звонить! Пожарникам! «Скорую помощь»!
Пламя прорвалось сквозь крышу, длинно высветив деревню и пустое шоссе. Защелкали калитки в близлежащих домах.
— Допрыгались! — сказал Севка. — Слышь? Кончай.
Обхватив руками голову, Иван сидел рядом с тяжко постанывающей Тужилиной и качался.
— Ты чего? Кончай. Ты чего?
Иван повалился ничком в траву и зло, со стоном, стал рвать с корнем придорожный сорняк.
— Едут, — сказал Изместьев.
Справа, слепя фарами, на большой скорости приближалась черная «Волга». Водитель всполошно сигналил, поджимая к обочине сбегавшихся на огонь.
Метрах в двадцати от горящего дома машина остановилась. Первым на дорогу выскочил Кручинин. За ним Гребцов и еще двое.
— Слышь? — ткнул Севка Ивана. — Андрюху привезли.
— Виктор Петрович! — крикнул Изместьев.
Кручинин немедленно подошел.
— Как вы здесь оказались? А что это? — Он заметил в траве Тужилину и Хопрова. — Что с ними? Живы?