Приключения Альберта Козлова
Шрифт:
— В общих чертах можно, — разрешил старший в маскхалате.
— Ты боец, военную тайну обязан хранить, — продолжал капитан. — Не боишься темной ночи? Молодец! Смешно бойцу Красной Армии бояться темноты. Еще совсем недавно наши разведчики проходили в город через улицу 20-летия Октября. Классные были проводники. Сам секретарь райкома возглавлял группы. Брали языков. Офицеров. Героическая была личность.
— Кто был? — спросил я.
— Запомни, Альберт, эту фамилию Куцыгин. Освободим город, мы еще улицу назовем именем этого человека…
— Он меня знает?
— С пеленок. Не ломай голову, кто такой, придет время — увидишь. Нужно выйти на бережок, тихо-тихо спуститься к воде, перевести людей на другой берег. И назад.
— Сейчас вода холоднющая, — сказал я.
— Правильно. Осенняя. Боишься простудиться?
— Я купался. На Первое мая купался, вода ледяная была.
— Тем более не страшно. Ты поведешь, затем осторожненько вернешься.
— А группа?
— Хе… любопытной Варваре нос оторвали.
— Можно, я с ними пойду? — сказал я. — Я все проходные дворы знаю в городе. У меня мама дома осталась. Найду ее…
— Тихо, тихо! — сказал капитан. — Во-первых, в городе никого нет: немцы выгнали население — мертвый город…
— А кто главный? — наседал я, потому что в душе надеялся, что главный возьмет меня.
— Задашь еще хоть один вопрос, — рассердился старший пехотинец, — придется расстаться — любопытные хуже врагов. Вопросы задаем мы. Точка! Кончай базар!
— Ты был на гауптвахте? — вдруг спросил капитан.
— Да, был, — ответил я.
— С дисциплиной, выходит, нелады. Плохо… Но нет худа без добра. Когда вернешься в роту, не распространяйся — пусть думают, что сидел под арестом. Теперь иди отдыхай! Тебя сюрприз ожидает… Тебя ждет близкий человек. Иди, ждут. Счастливо!
Екнуло сердце, промелькнула мысль: «Мама…», но я тут же заглушил эту мысль, потому что она была нереальной — стала бы мать рекомендовать разведчикам меня как лоцмана. Давно бы уже нашла нас, если бы успела выскочить из города. Меня ошеломило другое известие — немцы выгнали из Воронежа жителей. В городе никого не осталось. Мертвый город… Трудно представить такое. Хотя…
За лето произошло многое. Я разучился удивляться. Жизнь диктовала свой ритм, и некогда было вскидывать руки, цокать языком: «Ах, что вы говорите! Да как же так? Неужели в самом деле все сгорели карусели?» Сгорели карусели, и полгорода моего сгорело. И теперь жителей немцы угнали куда-то… Куда? Ох, велика земля! Тысячи людей, миллионы можно угнать и так упрятать, что концов не найдешь. И среди этих миллионов был один человек, которого я обязательно должен был разыскать, если, конечно, он остался живой.
Опять посадили в машину и опять куда-то повезли. Ехали лесом, переезжали мосточки. Ехали в тыл. Понятно. Если бы к фронту, попадались бы военные, и чем ближе к передовой, тем их было бы больше.
Лес уже приготовился к зиме — березы, осины стояли голыми, лишь пламенели клены, а елки точно ощетинились, как ежи.
Никогда не думал, что под Воронежем такие леса.
В одном месте дорогу перебежали два оленя. Это произошло неожиданно. Машина остановилась. Шофер выдернул из-за сиденья автомат, соскочил на землю.
Зверь ушел. И я был рад этому… Зверь летел по воздуху, касался земли, и земля точно отталкивала его. Так мячик прыгает по асфальту.
Шофер вернулся, сунул автомат в машину, сел и сказал:
— Упустил… Не везет! На той неделе ребята медведя завалили. Как дали бронебойной!.. Мясо — во! Красное только. Зверь тут непуганый — заповедник.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой Альберт Козлов встречает еще одного старого знакомого.
Несколько раз останавливали, проверяли документы. Часов в пять мы подъехали к бывшему монастырю — высокая облупленная стена, точно измазанная суриком, широкие, тяжелые ворота, захлопнутые наглухо, у ворот — часовой. Он молча, натужившись, отвалил ворота, мы въехали во двор, сзади тревожно зазвенел звонок.
Громыхая подкованными сапогами по булыжнику, подбежал дежурный командир, заглянул в машину, улыбнулся и сказал шоферу:
— Что долго так? Расход на обед оставили.
— Зря старались, я в штабе порубал, — ответил шофер.
Они еще поговорили о разных разностях… Я огляделся. Справа и слева, метров на двести тянулись одноэтажные, как казармы, здания с массивными решетками на окнах. Монастырь снаружи выглядел жалким и обтрепанным, внутри сверкал той казенной чистотой, которая бывает только в военных подразделениях. В конце двора торчала церковь с высоченной колокольней, с которой, как лианы, свешивались антенны. По монастырским стенам прогуливались часовые.
За церковью к реке спадал сад. Фрукты в нем убрали, не как в колхозном. Здесь красноармейцы постарались.
Меня провели в глубину сада к избенке, не то бывшей келье, не то монастырской кладовой. Она притаилась у самой реки в трескучих, уже голых зарослях малины.
— Иди! До скорой встречи.
В саду стояли странные сооружения — заборы, макеты стен домов, бумы на разных высотах — от низеньких, у самой земли, до поднятых на высоту березки; висели, как повешенные преступники, чучела, набитые ватой, валялись куски колючей проволоки. Я видел войсковые полосы препятствия, здесь было что-то посложнее и позамысловатее.