Приключения Аввакума Захова(сб.)
Шрифт:
Капитан побежал за шагомером. Только теперь Ичеренский повернул голову к Аввакуму и, не произнося ни слова, взглянул ему прямо в глаза.
— Далеко собираетесь? — спросил Аввакум.
— Тебе бы лучше не задавать неуместных вопросов, — глухо ответил Ичеренский. — И не проявлять любопытства относительно дел, кои не находятся ни в какой связи с работой, для которой тебя сюда прислали.
— Да ну! — воскликнул Аввакум и усмехнулся. — А я именно в связи с работой и спрашиваю. Вы, вероятно, будете странствовать по
— Где мы будем странствовать, это наше дело, — хмуро заметил Ичеренский. Затем, глядя на него исподлобья, пробурчал: — И нечего совать нос куда не следует. У тебя есть эта дурная привычка. Гляди, чего доброго, останешься без носа!
Сейчас он был совсем не похож на Ичеренского из старой корчмы.
— Упаси бог! — сказал Аввакум. — Я очень дорожу своим носом. И вообще, я о нем очень высокого мнения. Спасибо за добрый совет!
Он коснулся рукой кепки, кивнул на прощание Кузману и пошел. Проходя мимо старшины, он спросил:
— Ваша милость будет командовать обозом?
— Чего ради! — пожав плечами, возразил Георгий.
— Очень хорошо, — усмехнулся Аввакум. — Сейчас ведь сыро, передвигаться тяжело.
По-прежнему моросил мелкий дождь.
Аввакум пошел по дороге на Луки, потом свернул налево и взобрался на один из многочисленных небольших холмов на подступах к Змеице. Он укрылся среди зарослей кустарника, достал трубку и закурил.
Примерно через час показался караван геологов. Первым шел майор. За ним Ичеренский и капитан — эти двое рядом. Следом тащились два мула. В арьергарде — Кузман Христофоров и погонщик.
Когда караван, огибая холмы, скрылся из виду, Аввакум поднялся, постоял немного в раздумье, затем обернулся и начал торопливо продираться сквозь кустарник в западном направлении. Его предположение оказалось верным: минут через десять он вышел на широкую тропу и, шагая по ней, скоро очутился перед маленьким домиком лесничего.
Вдова лесничего Мария действительно была созданием хрупким и миловидным. У нее были худенькие плечи, грустные голубые глаза и маленький рот. Она улыбалась смущенно и печально, наклонив набок голову, и чем-то напоминала белокурых куколок, которых часто дарят маленьким девочкам.
Стоя у порога своего домика, она слушала Аввакума, тихим, теплым голоском отвечала на его вопросы и смущенно посматривала на соседний двор.
— Похоже, что эта соседка проявляет большое любопытство к вашим заказчикам? — спросил Аввакум, спокойно набивая трубку.
Она не ответила, только опустила голову.
— Я узнал, что вы вяжете замечательные перчатки, — сказал Аввакум. — У меня такая работа, что большую часть времени приходится быть на улице. Поэтому я пришел просить вас, чтобы вы как можно скорее связали мне хорошие перчатки. Можно это сделать?
— Можно, — ответила вязальщица. — Только вы должны принести пряжу.
— Я
Она отрицательно покачала головой.
— Это очень досадно, — вздохнул Аввакум и поднес к трубке спичку — Жаль. Я видел перчатки из синей шерсти вашей работы, и они мне очень понравились. Я хотел, чтобы вы и мне связали такие же.
— Сейчас у меня нет такой шерсти, — сказала Мария.
— Когда же вы успели ее израсходовать? — возроптал Аввакум. — Еще несколько дней назад она у вас была, а теперь уже нет!
Наморщив лоб, она взглянула на свои маленькие худые руки и едва слышно вздохнула.
— Где там несколько дней, — возразила она. — Синяя шерсть у меня кончилась давно, летом. Ее было очень мало. Я берегла для себя…
— Понимаю, — сказал Аввакум. — Вы голубоглазая, и синий цвет нам идет. Вам надо было сохранить эту шерсть для себя, а этому… — Он потер лоб и с досадой махнул рукой.
– …Ах, будь он неладен, забыл, как его зовут!
— Кузман Христофоров, — подсказала ему Мария. Аввакум сделал глубокую затяжку и помолчал.
— Кузман Христофоров, — повторил он. — Да… Повезло человеку! Почему бы вам было не связать ему перчатки из другой пряжи?
— Другой не нашлось, а он очень торопил меня. Она повела плечами и взглянула на дверь.
— Очень жаль, — сказал Аввакум и улыбнулся. — Извините, что я заболтался и задержал вас.
Ее бледные щеки покрылись румянцем.
Перед тем как выйти со двора, он вдруг обернулся и указал рукой на широкую скамейку под грушей.
— Вот тут отдыхал ваш добрый знакомый, бедный учитель Методий, в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа, не правда ли?
Вязальщица так и замерла на месте, словно оцепенела.
— Не бойтесь, — мягко сказал Аввакум. — Я его друг, и он мне кое-что поверял.
И он быстро вышел на улицу. Но, едва сделав несколько шагов, почувствовал, как сердце его пронзила острая жалость: она, словно колючка. вонзалась все глубже, огнем жгла тело, сковывала ноги.
Он решительно повернул обратно, толкнул калитку и очень обрадовался, когда увидел, что женщина по-прежнему стоит посреди двора.
— Чуть было не забыл, — сказал Аввакум, подойдя к ней.
Он сунул руку в бездонный карман своего плаща, достал оттуда красивую авторучку с золотым пером и маленьким рубином на колпачке, Он хранил ее как память о Советском Союзе, куда ездил в научную командировку два года назад.
Эту ручку учитель Методий посылает вашей девочке. Чтобы она Писала ею свои домашние упражнения…
Женщина взяла ручку, и, как ни старалась быть спокойной, в уголках ее глаз блеснули слезы.
Вы не тревожьтесь, — стал успокаивать ее Аввакум. — Верьте в то, что эта большая неприятность кончится благополучно. Может быть, он вернется в село еще до первого снега.