Приключения Аввакума Захова(сб.)
Шрифт:
Аввакум попрощался с Ахмедом и подарил ему на память свою зажигалку. Лейтенант Георгиев довез его на мотоцикле до Тешела. Всю дорогу Аввакум насвистывал какую-то веселую песенку, и у лейтенанта осталось впечатление, что его седок — кипящий от избытка энергии баловень судьбы, рожденный под счастливой звездой.
Пересев на «газик». Аввакум выключил фары, плавно обогнул площадь и. к великому удивлению лейтенанта, вдруг резко свернул на дорогу к Доспагу. Лейтенант знал, что Аввакум едет в Софию, и этот неожиданный поворот крайне озадачил его.
Он
А «газик», разрезая мрак и набрасывая на выбитую колею складчатые золотистые полосы, мчался в Момчилово. Время от времени на крутых поворотах мелькали дремлющие сосны и черные пихты, темнели глубокие лощины или же вдруг вспыхивали отраженным светом отлогие скалы, поросшие красноватым лишайником и мхом.
Час спустя «газик» уже несся через Луки. Селение казалось обезлюдевшим — оно спало крепким сном. На каменистых осыпях Змеицы, когда-то диких и жутких, горели электрические фонари, а у подножия холма, где стояли бараки горняков, сияло ослепительное зарево пятисотваттных ламп. Ничто уже не напоминало здесь прежней таинственной и зловещей Змеицы. Глядя на мигающие по осыпям огни, Аввакум вдруг подумал об учителе Методии и рассеянно улыбнулся. И он тут же вспомнил многое: дикую Змеицу, учителя с его причудливой судьбой, вдову лесничего, вязальщицу Марию. Учитель переехал в Смолян и теперь, наверное, нежно прижимает к себе Марию, которая наконец-то стала его женой.
Огни горняцкого поселка остались позади. «Газик» летел по проселку, вьющемуся меж лугами, прямо к не видимому в ночном мраке Карабаиру. Стрелка спидометра колыхалась уже за цифрой восемьдесят. Вот и Момчилово, спящее еще более непробудным сном, чем Луки, знакомая Развилка между Верхней и Нижней слободой и угнездившаяся, как наседка, старая, сумрачная Илчова корчма В какую-то секунду ему захотелось остановиться — с нею было связано так много ярких воспоминаний.
Но Илчова корчма и этот поздний час была темна и безжизненна, лишь на миг мелькнули перед ним ее стертые каменные ступени.
Погасив фары и сбавив газ, Аввакум бесшумно выруливал в густом мраке по узким, кривым улочкам, безошибочно ведя машину почти вслепую. Потом затормозил и заглушил мотор.
Глаза еще ничего не различали, но он был уверен, что остановился в нужном месте. Некоторое время он просидел в машине, чтобы привыкнуть к темноте. Мрак как будто немного поредел и перед ним возник длинной тенью низкий колючий плетень.
Аввакум невольно усмехнутся — он не только нашел ограду, но остановился как раз у запомнившегося с прошлого года перелаза. Успех освежил его, как глоток крепкого старою вина.
В этом месте часть жердей повалилась в высокий бурьян, и перескочить через плетень не составляло труда. Отсчитав тридцать шагов от плетня, он вышел к знакомой суковатой сосне. Побеленные стены двухэтажного домика едва проглядывали в ночной тьме. На душе Аввакума было спокойно, словно он после долгого пути вернулся в родной дом.
Он тихо постучал в окошко. Прислушался и снова постучал. Заметив, что изнутри отдергивают занавеску, он чиркнул спичкой и закурил, осветив лицо слабым желтым светом. Ему почудился возглас удивления. Аввакуму стало немного неловко, и он виновато улыбнулся.
А дальше все было так, как и бывает в подобных случаях. Необычное осталось позади, за порогом дома, а перед ним стояла в одной сорочке его бывшая хозяйка, от которой веяло здоровьем и теплом постели. Хотя все выглядело странно и появление Аввакума было неожиданным, Балабаница ничуть не смутилась. Она молча заперла за ним дверь на засов и не спеша тщательно задернула занавеску на окошке, не оставив ни щелочки. В комнате стало темно, как в преисподней, и Аввакум, стоя неподвижно у порога, лишь по легкому шарканью босых ног догадывался, куда движется Балабаница.
Он» зажгла керосиновую лампу над очагом, убавила фитиль, поставив стекло и повернулась к гостю. Только тогда он увидел, как широко открыты ее глаза, как испуганно и смущенно вздрагивают ее красиво очерченные губы. Увидел и ее широкие плечи, и голые колени, и выглядывавшие из-под выреза рубашки тугие груди. Но она не оробела под его взглядом, а старалась улыбнуться ему доброй, приветливой улыбкой.
Аввакум хорошо помнивший неопределенные отношения между ними, понял ее улыбку. Балабаница была удивлена и не знала, как встречать его — то ли как гостеприимной хозяйке, то ли как женщине, которая сама открыто предлагала ему свою любовь По всему было видно, что он пришел к ней как к женщине, но она все же боялась ошибиться — а вдруг он и на этот раз прикинется слепым?
Но на сей раз у него не было причин отворачиваться от нее. Ему была нужна ее любовь, ее первобытная жизненная сила, чтобы влить эту силу в свою душу. Он искал ее любви, любви, не приправленной сантиментами и романтикой, как усталый путник ищет крохотный ручеек, чтобы утоли п. жажду и с новыми силами шагать дальше Во г почему он сразу же обнял ее и нетерпеливо потянулся к губам, хотя сознавал с горечью, что эго вовсе не любовь.
Близилась полночь, пришла пора уходить, и Аввакум поднялся с постели. А она, положив ему руку на плечо и глядя с мольбой, тихо и робко спросила, неужели он действительно собрался уходить.
Аввакум молча кивнул.
После недолгого раздумья она согласилась, что ему не следует оставаться у нее, и сдержанно спросила, так ли он к ней равнодушен, что совсем не интересуется ее заботами, радостями и успехами.
Аввакум попытался уверить ее что всегда интересовался ее жизнью и работой. Ему, например, хорошо известно, что она стала бригадиром на молочной ферме. Но голос его звучал вяло и неуверенно — он стыдился самого себя и старался не глядеть ей в глаза.
Она кротко улыбнулась, одернула сорочку и проворно поднялась с постели.