Приключения Бормалина
Шрифт:
Припекало солнце.
Глава 5
Вербовка
Настал момент пролить свет на отдельные белые пятна моего прошлого.
Думаю, у вас уже давно назрел резонный вопрос: вот ты, Бормалин, судишь бандюгаев и Самсонайта, а имеешь ли ты на это моральное право?
Конечно же, нет.
Ты говоришь о справедливости, честности и других серьезных вещах вроде бы с точки зрения справедливого и честного человека, у которого довольно чистая совесть. Но не заблуждаешься ли ты на свой счет, такой ли ты человек на самом деле?
Скорее всего, не такой.
Если взглянуть правде в глаза, кто ты есть? Обыкновенный пират, потерявший корабль, шкипера и команду, и еще неизвестно, сколько бы ты пиратствовал, когда бы не шторм, не крушение и не подвернувшийся остров.
Сказав все это мне в лицо, вы, с одной стороны, будете совершенно правы, потому что действительно, под Веселым Роджером я ходил? Ходил. Разбойничать доводилось? Ох, доводилось. Аморальному кодексу пирата худо-бедно, но соответствовал? Да, соответствовал, а куда было деваться? Но будете вы правы только с одной стороны. А вот с другой…
Но все по порядку.
Начну с того, что настоящее мое имя Борис Малинов. Учился я в гимназии «Просвет», что возле «Динамо», а жил на улице Восьмого Марта, напротив бани. Учился хорошо и жил тоже.
Однажды наш класс особенно отличился, и его наградили бесплатной путевкой. Ребята во главе с Владимиром Дмитриевичем отправились в недельную экскурсию по экватору, а я как назло слег с респираторным заболеванием и все весенние каникулы пролежал с градусником под мышкой. Было обидно и грустно. Я лежал под стеганым одеялом и завидовал нашим парням, представляя, как они идут сквозь джунгли, отбиваясь от москитов и анаконд, переправляются через Атлантический океан и попадают в Амазонию, а потом сплавляются на пирогах самой большой в мире рекой, карабкаются через Чимборасо, и происходят с ними дух захватывающие приключения. А я вот провалился в полынью, спасая Андрюху Никитина, который провалился туда минутой раньше. И теперь Андрюха лежит у себя с высокой температурой и градусником под мышкой, а я — у себя и завидую нашим парням.
Вот счастливцы! Гуляют себе пампасами и знать не знают, как им повезло! А пампасы наверняка интереснее улицы Восьмого Марта, хотя нашу улицу я очень люблю.
И вот тогда, лежа с градусником под мышкой, я и дал себе слово, что дождусь летних каникул и хоть недельку-другую, но проведу на экваторе или где-нибудь рядом. Если Андрюха будет свободен, то и его с собой возьму — как-никак друг по несчастью.
И наступили летние каникулы. Родители уехали в творческую командировку, а меня, по обыкновению, оставили на бабушку Римму. Но бабушка целыми днями пропадала в универмаге, где она заведует электричеством, и я был предоставлен самому себе. Ничем предосудительным я не промышлял, а просто готовился к путешествию. Дочитывал нужные книги, сушил в духовке сухари и шил две кепки из солнцезащитной ткани. И в один прекрасный день все у меня было готово. Я вызвал Никитина на лестничную площадку и поставил вопрос ребром:
— Андрюха, последний раз спрашиваю, едешь со мной или не едешь?
Он замялся, стал ссылаться на какие-то неотложные дела, на деревню, куда, дескать, собираются везти его родители со дня на день, и я понял, что он просто трусит. Придется мне отправляться в путешествие одному, подарив Андрюхе солнцезащитную кепку на память.
Через день, полистав справочник Аэрофлота, я поехал в Шереметьево, сел в самолет, выполнявший рейс Москва — Бисквит, и скоро мы были в воздухе.
Моим соседом оказался человек средних лет и довольно приятной наружности, в тельняшке и белых парусиновых штанах. На время полета он снял ботинки и с наслаждением шевелил пальцами босых ног. Поймав мой понимающий взгляд, он признался, что привык ходить босиком и терпеть не может всякой обуви. Я сказал, что тоже люблю ходить босиком. После этого он впервые посмотрел на меня с интересом и потрогал мой левый трицепс.
— Занимаешься спортом, малый? — спросил он как бы между прочим, но от моего слуха не укрылось, что вопрос этот далеко не праздный.
Я ответил, что раньше увлекался дзюдо, а последнее время отдаю предпочтение у-шу, и это заинтересовало моего собеседника еще больше. Он представился Тимофеем Харитоновичем, яхтсменом. Мне ничего не оставалось, как тоже отрекомендоваться.
— Зови меня просто Тим, — разрешил он. — Меня многие так зовут.
— Хорошо, — согласился я. — В таком случае можете звать меня Бормалином, потому что меня так кличут тоже очень многие.
— Вот и познакомились, — сказал он. — А куда путь держишь, если не секрет?
Уютный салон самолета, облака далеко внизу и простецкие манеры Тимофея Харитоновича располагали к доверительной беседе, и я в двух словах рассказал ему о своих планах. И тогда он еще раз окинул меня оценивающим взглядом и признался, что ему нужны крепкие ребята вроде меня.
Не хочу ли я месяц-другой походить на настоящем фрегате по настоящим морям-океанам в компании настоящих морских волков, львов и тигров, насквозь продутых норд-остами, муссонами и пассатами, просоленных солями всех на свете морей, не хочу ли я половить акул, касаток, и барракуд, и «другую рыбку, покр-рупнее», — добавил Тимофей Харитонович с какими-то странными интонациями, где опытное ухо наверняка различило бы лязг вымбовки и хруст абордажных крюков, вгрызающихся в планшир, глухие орудийные раскаты и звон клинков, — опытное ухо, но не мое. О каком опыте могла тогда идти речь?!
— А в районе экватора мы побываем? — только и спросил я.
— Еще бы! — воскликнул Тимофей Харитонович, — из экваториальных широт мы и вылезать не будем, это я тебе обещаю. Кроме того, обещаю прекрасный загар, отличные мускулы, крепкий сон, многоразовое питание, койку в кубрике и довольно твердое жалованье, а уж насчет приключений будь спокоен! Клянусь гафелем, тебе потом будет о чем вспомнить и рассказать.
Этим последним доводом, где прозвучало шикарное слово «гафель», он меня и сразил. Ну разве ж можно отказаться от такого захватывающего предложения?
Тогда, на высоте девяти тысяч метров, у меня и в мыслях не было, что рядом сидит никакой не яхтсмен Тимофей Харитонович, а Тим Хар, предводитель пиратского корабля, за поимку которого обещана изрядная сумма. Кстати, и куда только делась маска Тимофея Харитоновича, добродушного и простецкого соседа по лайнеру? И следа от яхтсмена не осталось, едва мы подняли якоря. И стал распоряжаться на палубе беспощадный, свирепый и коварный Тим Хар.
Словом, завербовал он меня в два счета.
До Бисквита мы не долетели, а сошли в промежуточном порту, где взяли такси и через час с небольшим уже ступили на борт фрегата, где и началась моя пиратская одиссея. Все остальное в общих чертах вы наверняка угадываете, а останавливаться на подробностях что-то не хочется. Когда мы заходили в тот или иной порт, я обязательно отправлял родителям письмо: дескать, жив-здоров, работаю, загораю и к началу учебного года постараюсь не опоздать.
Предвижу и ваш следующий вопрос: что же держало меня на пиратском судне столько времени?
Здесь ответить будет гораздо сложнее, но я все-таки попытаюсь.
Разумеется, очень скоро я разобрался, куда попал и кто есть кто, и первым же делом объявил капитану, что о нем думаю. А думал я о нем не слишком лестно, сами понимаете. Вторым делом я наотрез отказался принимать участие в пиратстве, за что меня тут же привязали к мачте в целях перевоспитания. Разбойники ходили вокруг и около, издевались надо мной кто во что горазд, один капеллан время от времени жалел: то кружку компота принесет, то подбодрит словом. Две недели я стоял под бизанью, днем и ночью, в ведро и дождь, жмурился от солнышка или ежился от ночной свежести и думал: «Ни за что не перевоспитаюсь! Ишь, захотели среднеклассника гимназии «Просвет» обратить в пиратскую веру! Не выйдет!»