Приключения капитана Кузнецова
Шрифт:
– Сам не пойму, куда могла подеваться машина, - сказал Федор.
– Могло унести в океан.
Он приходил ко мне вчера невеселый, подавленный, похудевший. Видно сильно огорчает неудачный полет и особенно - безуспешные поиски машины.
На этом записи в дневнике Светланы прерываются.
НОЧНЫЕ ЗВУКИ
После выпитого чаю с клубникой растягиваюсь у костра. Глаза смыкаются, события дня растворяются, уходят куда-то в подсознание и я в привычной обстановке - на аэродроме. По зеленому полю к серебристой машине в легком оранжевом платье, улыбаясь, спешит Светлана. Вот она все ближе и ближе… Скоро теплое дыхание нежно защекочет мне в подбородок, в лицо и шею… Но… Вдруг между нами на черном парашюте с неба падает Федор, и черная пелена купола прячет Светлану.
Не обращая внимания на рыдания женщины, Федор шагает прямо на меня. Вымученная улыбка перекосила лицо, сделала его страшным. Глаза полезли из орбит, налились кровью. Я размахнулся и изо всей силы ударил кулаком его в грудь, но кулак какой-то легкий, и удар слишком слаб.
– И… и… и… Эх… хе-хе!..
– душераздирающим ревом смеется Федор, и я просыпаюсь.
– Хэ… хэ… хэ!..
– несется над болотом раскатистое эхо. Ничего не понимая, вскакиваю на ноги, оглядываю темноту.
– И - эх… И - эх… И - эх… - уже наяву слышен рев из ельника. Хэ… хэ… хэ… хэх… - ответило болото.
На душе жутко и тоскливо. Хочется вынуть пистолет и стрелять в темноту или сделать что угодно, только бы прекратить терзающие звуки, навести в тайге порядок. Но я стою, не двигаясь и ничего не предпринимая, а рев повторяется то слева, то справа, то близко, то вдали, и болото уже не успевает отвечать сипловатым эхом - там слышится сплошное клокотанье.
Пришла пора гона лосей. Томясь своим одиночеством, ревут быки, призывая подруг. В голосе неимоверная тоска и обида, просьба и угроза, лютая злоба и дикая ласка. А самка в последний раз где-то в укромном месте кормит молоком детеныша или, на прощанье, зализывает на его боках слегка примятую пушистую шерстку. Потом она выйдет к неугомонному ревуну, и он замолкнет..
Но ждать и слушать - нет мочи, и я начинаю свистеть. Рев обрывается, в тайге воцаряется тишина, и глубокий сон обнимает болото. Подкладываю сучьев в потухший костер, ложусь на прежнее место и через несколько минут опять брожу одинокий на пустом аэродроме.
На рассвете просыпаюсь от холода. Костер давно погас, угли остыли. Из болота поднялся густой, пахнущий гнилью туман, но после хорошего сна и отдыха чувствую себя легко и бодро. Позавтракав, отмечаю переход через болото и трогаюсь в путь на северо-восток. За толщей грязно-серого тумана взошло невидимое солнце.
По-над болотом, как гигантские канделябры, стоят вековые многоярусные ели. Под ноги то и дело попадаются потемневшие от времени сброшенные рога лосей и изюбрей. Самцы сбрасывают их каждый год весной, вместо старых за лето вырастают новые рога.
Наконец нахожу давно нехоженную звериную тропку. Отмечаю поворот от болота вправо и углубляюсь в чащу. Над головой сомкнулись кроны, не пропускающие солнечных лучей к сырой почве, покрытой толстым слоем гниющей хвои. Под ногами потрескивают ветки и шишки, часто попадаются скрытые мохом скользкие валуны, полусгнившие колодины.
А темнота все гуще и гуще. Застоявшийся и, как в заброшенной шахте, пахнущий гнилью воздух с каждым шагом становится сырее и прохладнее. Тропка исчезла, и каждый шаг надо брать с боем. Сухие ветви елей безжалостно царапают лицо и руки, цепляются за рюкзак, рвут одежду, а космы лишайника плотной повязкой закрывают глаза, связывают руки, путают ноги.
Хаос внизу, хаос над головой. Отживших свой век и засохших таежных стариков, наклонившихся к земле, поддерживают в воздухе более молодые и еще крепкие их соседи. Живые не дают упасть мертвым, и они, покрытые лишайником и гигантскими копытами трутовиков, сгнивают в воздухе, наполняя тайгу тошнотворным запахом. А те, которым посчастливилось упасть на землю, вздыбили при падении густые сплетения веток, создав непроходимые заграждения.
За час борьбы я отвоевал не больше полкилометра пути. На лице и на руках ноют ссадины и царапины, тело связывает усталость, острым металлом покалывает в правое колено. Вековой мрак перепутал здесь страны света так, что ни по кронам, ни по сплошь замшелым стволам не определить, где юг, а где север.
Сажусь передохнуть на колодину. Кругом немая тишина. Только изредка шлепнет в мох свалившаяся шишка или глухо треснет падающая ветка… На вершинах деревьев ни птиц, ни белок, а на земле даже неприхотливые к условиям жизни муравьи не нашли себе приюта.
Вынимаю иголку и, как коромысло маленьких весов, подвешиваю серединой на тонкой нитке. Намагнитив ножом конец иглы, раскачиваю ее на нитке и жду, пока острие покажет север. Но за три раза игла показала три разных направления. В чем же дело?.. Магнитные вихри или негодный метод? Подвешиваю иглу на свисающей паутинке, раскачиваю и опять жду, не сводя глаз с острого кончика. Он четвертый раз показывает одно направление. Значит, там север!.. Но, увы!.. Выходит, что час борьбы прошел почти даром: я шел полукругом влево, опять к болоту.
Поднимаю отяжелевший рюкзак и продолжаю борьбу с тайгой, но теперь уже в нужном направлении. Через три часа среди елей стали попадаться сосны и лиственницы, под ногами - зеленый мох и кустики голубики, изредка - высокие муравейники. Лес заметно поредел, стал светлее и теплее, иногда приходилось жмурить глаза от косых лучей солнца.
Хотелось к ночи выйти на опушку или хотя бы на поляну, но лесу нет конца. После захода солнца, прогнав короткую зарю, на тайгу свалилась темная ночь. Почти на ощупь собираю сушняк и развожу костер рядом с гигантскими стволами. Со всех сторон запрыгали причудливые тени, в пламя полетели крупные мясистые бабочки кедрового шелкопряда. Еще живут?..
Руки и ноги отяжелели, неимоверно клонит ко сну. Но спать у костра в самой чаще опасно: зажжешь тайгу - сгоришь и сам. Снимаю слой мха подальше от деревьев и развожу костер на расчищенном месте. А когда накалилась земля - разгребаю и затаптываю угли, стелю тонкий слой подсохшего мха и, положив голову на рюкзак, укладываюсь спать на "истопленной печке".
Тайга отдыхает в темной прохладе ночи. Она тихо нашептывает свою чудесную осеннюю сказку, и я засыпаю под ее говорок без сновидений и кошмаров.