Приключения капитана Сингльтона. Морской разбойник. Плик и плок

Дефо Даниэль

— Тогда, — сказал Симон, — и изъян-то был нипочем.

— Изъян, Симон? Ну изъяну всегда было на треть, потому что, видишь ли, черное дерево лопается и трескается под палубой от жары и сырости.

— Зато, капитан, уж и остатки-то сладки! Их можно славно продать на острове Ямайке и делать из них лопаты и телеги, не опасаясь, что растрескаются... — отвечал Симон смеясь.

— Шут!.. Однако ж, этот товар очень требуется в колониях.

— Черт возьми, капитан! Разумеется!.. Эти хваты колонисты гнут их в три погибели беспощадно!.. Зато и дохнут

они у них как будто бы черти их...

— Ах! Симон! Опять!.. ты никак не можешь отвыкнуть... Замолчи же, пожалуйста, а не то как раз накличешь на нас беду. Перестань. Пойдем-ка лучше в каюту, поговорим о Кате, да выпьем по стаканчику...

Шкипер и помощник его вышли в каюту и сели за стол.

— Посмотри-ка, Симон, — сказал Бенуа, указывая на портрет, украшавший его маленькую комнатку, — посмотри-ка, можно подумать, что Катеринасмотрит на нас, и Томас также... как они похожи!.. Даже кот Базиль как будто бы узнал меня и нарочно поднял лапку! А этот венок, подаренный ими мне в именины мои... в день Святого Клода... Ах! бедные душечки мои!.. Как я думаю о вас!.. Что-то вы теперь поделываете!.. — И он тяжело вздохнул. — Достойный человек!

— Правду сказал капитан, что вы славный отец семейства, — отвечал Симон с чувством искреннего убеждения.

— Зато это путешествие мое последнее... — продолжал Бенуа, — возвратившись домой, я уже более никуда не поеду; притом же, чего еще более желать мне? Я не честолюбив. Ах! Боже мой! У меня есть маленький белый домик с зелеными ставнями, акациевая беседка, в которой я могу обедать с моими друзьями и моей милой Катей... моей любезной супругой. — И капитан Бенуа, со сверкающими от радостных воспоминаний глазами, с любовью смотрел на портрет своей супруги.

— Зато, капитан, и супруга ваша, можно сказать, что... Ах! супруга ваша достойна быть любимой... У нее, черт возьми! пара таких!..

— Симон! Ах! Симон!..

— Извините, пожалуйста, капитан! Это ром ваш всему виной, он такой крепкий и бросается прямо в голову... Но посмотрите, какая тишина, какая погода! право, сердце радуется!.. Кстати, о роме говорят, и я в этом твердо уверен, что нет ничего лучше для здоровья, как вскипятить в водке еловую шишку с двенадцатью стручками красного перца, все это смешивают потом с ромом или коньяком и, черт возьми, капитан, я сожалею, что у меня горло не так широко как это окно, для того, чтобы я мог поглощать сей напиток ведрами!..

— Чтоб тебя!.. да от этого, я думаю, дух захватит, — сказал Бенуа, покачав головой.

— Вовсе нет, капитан, это очень легко проскакивает в горло... настоящий бальзам для желудка... Я знал одного парусника по имени Беке, который излечился им от ужаснейшего насморка и кашля, полученного во льдах Новой Земли.

— Это так же верно, как и то, что у Катерины один глаз. Симон! за твое здоровье, друг мой!

— Верьте или не верьте, как хотите. За ваше здоровье, капитан! Но

посмотрите, пожалуйста, что за погода у нас!..

— Правда, Симон! Славное времечко! ветерок так и поддувает!.. О! какое прекрасное солнце!.. За твое здоровье! В этакую погоду так и тянет пить.

— Капитан! это очень натурально, положите мокрую губку на солнце, и вы увидите!.. за ваше здоровье.

— Ах! Симон! да ты сам стал похож на губку!.. Ты порядочно втягиваешь в себя влагу, — отвечал ему капитан Бенуа, который был уже очень навеселе...

— Послушай-ка, Симон...

— Что такое, капитан?

— Если ты не зашалишь, и дядя Ван-Гоп не слишком обдерет меня, то на обратном пути с острова Ямайка мы зайдем кое-куда...

И добрый шкипер поведал Симону о том, как они обойдут почти четверть земного шара, чтобы «зайти кое-куда», так же просто, как будто бы он говорил об удачной торговле на рынке, после которой они по дороге домой зайдут в трактир.

— Право!.. в самом деле?

— Клянусь тебе честью, Симон!.. И тогда... два или три денька мы покутим там... — сказал ему потихоньку и таинственно Бенуа, прикрыв рот левой рукой.

— Понимаю, капитан! понимаю! мы покутим, позабавимся, я промотаю мое жалованье в два дня!.. Боже мой! мамзели! вино! кареты! апельсины! перчатки! шляпы! часы! черт возьми!.. подавай мне все!..

— Точно так!.. — повторял Бенуа полупьяный и стуча по столу стаканом, — точно так! мы погуляем!.. Славно погуляем!.. Какая прекрасная погода!.. Ах! Уф!.. Но сохрани Боже, если Катя узнает об этом?.. Она не должна никогда знать этого...

— Разумеется, капитан!.. разумеется!.. за ее здоровье... Мы зайдем в Кадикс... не правда ли... Ах! капитан! Послушайте, капитан! мне кажется, будто я вас уже вижу там на городской площади... Черт возьми!.. Вот там женщины! Такие женщины! Можно сказать, что прелесть!.. Какие глаза! Какие зубы... Какие плечи... Право, нужно спешить наслаждаться жизнью, потому что смерть не за горами.

— Правда твоя, Симон, рано или поздно, а все-таки придется умереть... а потому нужно...

В эту минуту капитан был прерван ужасным шумом, и корабль вдруг так качнуло на бок, что концы парусов окунулись в воду.

Бенуа и Симон, вовсе не ожидавшие этого ужасного толчка, полетели кверху ногами.

— Это буря! — воскликнул Бенуа, совершенно протрезвившийся, и бросился на палубу.

— Ну будет потеха!.. — сказал Симон, следуя за капитаном.

Глава II

Буря

Матросы высыпали на палубу печальные, безмолвные, ибо сама гибельная минута еще не настала, но ее ожидали, и это ожидание близкой и неминуемой опасности омрачало их лица.

Корабль гордо поднялся, хотя потерял одну из своих верхних мачт, сломленную порывом ветра. Волны начали вздыматься, небо закрылось густыми красноватыми парами; как будто бы пожарным дымом, который, отражаясь в воде, покрыл мрачным сероватым цветом доселе столь светлую и синюю поверхность океана.