Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
Кончив это длинное наставление, Коперник привычным жестом откинул со лба волосы и вдруг улыбнулся: и ладонь его, и лоб, и волосы были мокры, точно после купания.
– На дворе весна, – сказал он, – но в такое время, особенно после этих нескончаемых дождей, сыреют стены замка, и я распорядился затопить камины… Однако, Каспер, ты давно мог бы догадаться раскрыть окно. Тебе не жарко? Ну, я очень рад: следовательно, в Италии ты не станешь, как я, бывало, слишком страдать от жары. Но вернемся к делу: я должен предупредить вас, Каспер и пан Конопка, что дело, поручаемое вам, – государственной важности и никому ни о чем вы не должны о нем обмолвиться ни словом!
Каспер
Оглянувшись, он невольно перехватил взгляд, которым обменялись оба каноника. Любовь, тревога, смущение и даже какая-то жалость сквозили в этих взглядах.
– Каспер, – вдруг тихо сказал отец Миколай, – мальчик мой, поручение, которое дает вам вармийский диацез, – важное и опасное… Если бы я не знал, как горячо и верно любишь ты Польшу, я никогда бы тебе его не доверил. О пане Конопке я и не говорю: он уже много раз доказывал свою преданность родине! Слышишь, мальчик, многое может с тобой случиться, но все, что ты сделаешь, – сделаешь для Польши! И помните: никому ни о чем ни слова!
Пан Конопка, повертев в пальцах кончик своего длинного уса, откашлялся, точно собираясь заговорить, но то ли у него не хватило смелости, то ли не стало голоса. Он снова откашлялся и промолчал. Касперу не нужно было даже взглядом просить у Вуйка разрешения высказать за него его мысли.
– Учитель, – промолвил юноша почти умоляюще, – я догадываюсь, что смущает доброго пана Конопку: мы ведь – ни я, ни он – не знаем, какого рода поручение дает нам его преосвященство. Обо всем этом мы узнаем только в Риме, поэтому даже при желании мы не смогли бы выдать тайну, которая нам, собственно, и не доверена…
Маленький отец Гизе, еле видный в глубоком кресле, пошевелился.
– Вот, стало быть, мы с тобой были правы, брат Миколай, – сказал он своим красивым, звучным голосом отличного проповедника, – и Каспера и пана Конопку следует посвятить в тайну поручаемой им задачи. На тот случай, чтобы они могли принять соответствующее решение, если с ними случится что-либо непредвиденное.
Коперник потер пальцами лоб и несколько минут помолчал.
– Таково было и мое мнение, пока я не услышал разъяснения его преосвященства, – сказал он твердо. – Повторяю: здесь никому ни о чем касающемся предстоящего путешествия говорить нельзя… Полагаю, что за тот короткий срок, что они еще пробудут в Лидзбарке, ничего непредвиденного с ними не случится. – И, сняв с изголовья кровати Каспера маленькое распятие, протянул его юноше: – Поклянись, мой сын, и вы, уважаемый пан Конопка!
Каспер и Вуек одновременно положили пальцы на крест. Им обоим уже случилось однажды приносить присягу: пану Конопке – когда он вступал в должность боцмана на «Ясколке», а Касперу – при поступлении в Краковскую академию.
От волнения, от гордости и тревоги на глазах у юноши выступили слезы. Поцеловав распятие, он повернулся к Миколаю Копернику.
– Исполняется самое заветное желание моей жизни, – сказал он тихо. – Я уйду в море вместе с моим милым ворчуном Вуйком, я увижу Италию и, может быть, другие страны. Я смогу продолжать учение, о котором так мечтала моя матушка. И главное – я смогу вернуться на родину, если меня одолеет тоска. Ваше преподобие, – добавил он еще тише, – но ведь перед отъездом мне разрешено будет повидаться… – Каспер запнулся, – с дорогими мне людьми?.. Ведь я понял, что молчать я должен только о поручении вармийского капитула, и я поклялся на муках господних, [24]
24
Так в католических странах в быту называют распятие.
Отец Гизе еще сильнее стиснул ручки подлокотников и еще глубже ушел в кресло. У них с Миколаем и его преосвященством был и об этом разговор.
– Ты плохо, очевидно, меня понял, – ответил Коперник печально. – Мы окружены врагами… По юношеской неопытности ты, рассказывая о своих планах, можешь выдать врагам наши планы. Из замка Лидзбарк ты выйдешь только для того, чтобы отправиться в Италию, на вармийской земле ты никого ни письменно, ни устно не известишь о своем отъезде… Повторяю: самое поручение много времени у тебя не отнимет, отсутствие твое не будет продолжительным, если, конечно, ты сам не захочешь остаться в Италии надолго. Если же, покончив с порученными тебе делами и определив окончательно свою судьбу, ты захочешь остаться в Италии и порешишь написать о своих намерениях близким, то сделать это ты должен не раньше, чем убедишься, что пан Конопка доставил вместо тебя в Лидзбарк все интересующие нас бумаги. Я полагаю, что на ваше путешествие и на обратный путь уйдет не более года.
– Не вешай носа, Каспрук, – сказал пан Конопка весело. – Матушке своей ты мог не писать по шесть и по семь месяцев, и я не замечал что-то, чтобы тебя очень мучила совесть. Что же касается других… друзей и вообще… то верь старому моряку, если любовь… я хотел сказать – дружба, крепка, как кремень, ее никакой разлукой не расшибешь… Походи по домишкам на Гданьской пристани, посмотри, по скольку лет дожидаются своих милых матросские жены и невесты! А если за один какой-то год все у вас расползется, то простите меня, святые отцы, собаке под хвост такую… дружбу!
– Добрый боцман в одном несомненно прав, милый Каспер, – отозвался из глубины своего кресла отец Тидеман, – не вешай носа, мальчик!
Каспер, однако, сидел пригорюнившись. Подумать только, он сейчас всего в двух часах езды от Митты! А разлучатся они на целый год! Многое может случиться за это время… А что, если девушка решит, что Каспер забыл о ней? Нет, нет, Митта слишком хорошо его знает, она не заподозрит ничего дурного!
Миколай Коперник уже несколько минут сидел, внимательно наблюдая за юношей.
– Я обещаю тебе, Каспер, – сказал он, обхватив плечи своего молодого друга, – что, приехав в Краков, разыщу дочку профессора Ланге и расскажу ей, что ты ее любишь, что был лишен возможности написать ей и что через короткое время ты к ней вернешься…
Каспер, сбросив руку Учителя с плеча, вскочил, как ужаленный.
– Вуек! – только и мог он выговорить с укором. Вот, значит, о чем намедни шептался пан Конопка с обоими канониками!
Потом, не щадя своего старого наставника, Каспер, весь побагровев, выпалил:
– Если бы его преосвященство знал, как ты болтлив, то навряд ли дал бы тебе столь серьезное поручение!
Бедный боцман смущенно подергал усы.
– Это я от любви, Касю… Я сказал его преподобию, что нужно же как-то дать знать барышне, потому что… Я ведь знаю… – И, в конце концов смутившись, замолчал.
– Паном Конопкой руководили самые лучшие чувства, – вмешался в разговор отец Тидеман. – И не будем больше к этому возвращаться.
Небо за окном синело, голубело, потом стало сине-зеленым и, наконец, порозовело. Где-то с противоположной стороны всходило солнце.