Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
– А завещание у него тоже нашли? Собака, ублюдок, сын рабыни, предатель! Вот за это золото ты продал нашего Гаспаре! – подхватив вывалившийся из-за пазухи Ротты кошелек, завизжал Марио. – Вяжите его, он продал туркам нашего Гаспаре! Он привел их на корабль! Поляк был уже у самого борта, он спасся бы, если бы этот пес не заарканил его!
Боцман Густав Кнебель возвращался на корабль поздно вечерам в самом хорошем расположение духа. Прохожие, встречаясь с ним, подозрительно тянули носом: от неказистого немолодого моряка, словно от придворного щеголя, несло розовым маслом. «Нужно будет замотать кувшинчик тряпицей и припрятать его на дно сундука, – подумал боцман, качая головой, – а то как бы не нажить беды!»
Хорошее настроение боцмана не мог нарушить даже рассказ его друзей-турок о том, что известный на весь Стамбул работорговец ага Абдуррахман сегодня, переодев своих слуг в городских стражников, при помощи двух христиан обманом увез с какого-то христианского корабля молодого здорового матроса. Разносчик губок видел, как связанного по рукам и ногам юношу тащили на галеру и как эта галера немедленно отдала концы и тут же взяла курс в открытое море.
Боцман сочувственно покачивал головой, но сам, однако, ни на йоту не поверил в то, что христианин мог продать христианина неверным. Ведь и друзья боцмана, сообщившие эту новость, и разносчик губок – все они мусульмане и рады взвалить напраслину на христиан.
Страшная новость сразила боцмана, как только он поднялся по трапу на палубу «Санта Лючии».
Побелев от горя, ужаса и негодования, он выслушал рассказ Марио.
– Где Ротта? – только и мог выговорить он.
Самый старый из матросов, Франческо, выступил вперед.
– Боцман, – сказал он, – ты хорошо знаешь законы моря. Мы всегда беспрекословно слушали тебя, потому что ты вправду отличный моряк и хорошо обращаешься с командой… Но теперь пришло время и тебе послушать нас. Мы судили Ротту нашим матросским судом – по законам моря. И осудили его. Приговор – смерть. Троим старикам, которые вот уже больше двух десятков лет плавают на «Лючии», мы доверили это дело.
Слухи о происшествии на «Лючии» дошли уже до команд всех соседних кораблей. Весь порт гудел, как растревоженный улей. На «Санта Лючию» набилось много чужого народа. Только не видать было никого из команды «Святого Бенедикта»: вскоре после захода солнца огромный корабль, распустив паруса, на ночь глядя, отчалил от турецкого берега.
На палубе «Лючии» стоял такой шум, что трудно было услышать собственный голос, но старику Франческо удалось перекричать всех.
– Мы знаем, что Каспера Берната продал в рабство неверным матрос Паоло Ротта. Так ли я говорю? – обратился он к толпе.
И десятки голосов откликнулись:
– Так!
– Теперь тебе слово, Эрик, – повернулся Франческо к седобородому норвежцу.
– Предательством своим он осквернил корабль и оскорбил море, пускай же море его поглотит! – произнес тот.
– Говори ты, Санчо, – распорядился снова Франческо.
Высокий тощий барселонец в негодовании вознес руки к небу.
– Собака, предатель, ему нет места рядом с нами! Ему нет места на земле! – прохрипел он.
Якуб Конопка оглянулся. Со всех сторон на падубу сходились матросы. В середине образовавшегося полукруга стояли судьи Франческо, Санчо, Эрик. К ним подтащили позеленевшего от страха Ротту.
– Пустите меня, – бормотал он. – Вам-то я ничего дурного не сделал. Пустите меня! Пожалейте мою сестру, ей не пережить двойного горя… Неужели же из-за этого проклятого поляка…
Марио Скампиони, шагнув вперед, размахнулся. В воздухе точно кто щелкнул бичом. От пощечины Ротта еле устоял на ногах. Щека его побагровела.
– Отойди, Марио, – сказал Франческо сурово. – У нас не расправа, а суд! Мы, матросы каравеллы «Санта Лючия», присудили этого человека к смерти за то, что он продал в рабство нашего товарища и друга матроса Каспера Берната. Я спрашиваю вас, какой смертью он должен умереть?
– Топором его! – крикнул кто-то. – Что долго время терять! Или вздернуть на мачте…
– Мешок ему на голову да пару ядер к ногам! – посоветовал другой.
– И прочитать отходную? Так? – спросил Франческо. – Эрик, объяви наше решение!
– Мешок ему на голову, пара ядер к ногам, прочитать отходную и предать морю! – громко произнес Эрик. – Только ядер у нас нету.
– Заковать его в цепи – и за борт! – прохрипел Санчо. – Если только море не выкинет его обратно.
– Боцман, что же ты? Веди корабль – это твое дело. А суд и казнь – это наше дело. Ты чужой здесь, не надо тебе вмешиваться, – с какой-то несвойственной ему мягкостью сказал Франческо. – А вам что, отец Лука? – повернулся он к испуганному священнику. – Отойдите в сторону и читайте молитву, если вы считаете его христианином…
Короткая схватка, и Ротта лежал уже закованный в кандалы.
«Все наверх!» – просвистел боцман через силу. Говорить он не мог. По лицу его не переставая катились слезы. «Касю, мальчик мой, – бормотал он про себя. – Ох, чуяло мое сердце… А я тебя не уберег…»
Но, пересилив себя, Якуб Конопка отер слезы и выпрямился.
– Ставь паруса! – отдал он приказ. Голос его, как и прежде, раскатился по всему кораблю. – Отдать швартовы! Поднять якоря!
Загремели якорные цепи. Со скрипом, медленно поднимались и наполнялись ветром паруса. Еще несколько минут – и «Санта Лючия» легко и плавно отвалила от стамбульского берега и понеслась, гонимая попутным ветром, на северо-запад.
Якуб Конопка стоял на капитанском мостике суровый и сосредоточенный.
Потом он подозвал Санчо, передал ему штурвал, а сам спустился к себе в каюту. Через минуту он снова появился на мостике, сжимая в руках пакет с заветным письмом. Заплаканное лицо его выражало непреклонную решимость.
– Клянусь тебе, мой мальчик, – произнес он тихо, – что бумагу эту, как ты велел, я доставлю в первую очередь. А потом, вернувшись из Вармии, я разыщу тебя и выручу из беды… Сам продамся в рабство, а тебя выкуплю!
«Лючия», разрезая волны и легко покачиваясь, уходила все дальше и дальше от Турции. Наконец берега за ее кормой слились с горизонтом.
– Пора! – сказал Франческо Эрику. – Карло, Лоренцо, – обратился он к стоявшим поблизости матросам, – приведите его!
Команда торопливо собиралась у грот-мачты.
Подвели Ротту. Он шагал с землисто-серым лицом, уставясь вперед остекленевшими глазами.
Франческо подошел к нему с флягой и стаканом.
– Пей, – сказал он, наливая ему вина. – Пей последнюю!