Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
После этого разговора Каспер, записывая поначалу в синюю тетрадку свои рассуждения и пересказывая различные происшествия, больше всего заботился о том, чтобы поменьше его мыслей могло со временем отсеяться.
Однако такая нарочитость была не в характере юноши, и, охладев было к своей тетрадке, он не притрагивался к ней свыше двух недель. Но нужно же было с кем-то делиться своими мыслями и чувствами, поэтому, снова взявшись за дневник, Каспер махнул рукой на любознательных потомков и по-прежнему бесхитростно стал заносить в заветную тетрадку все, что приходило ему в голову, перемежая воспоминания о Кракове жалобами на строгость профессора Ланге, излагая
– Почему же ты не берешь дневник в Италию? – спросил Коперник, когда студент протянул ему тетрадь. – Ведь там, у Мадзини, тебе, возможно, выпадет счастье повстречаться с самыми интересными людьми нашего времени. Ты очень хорошо изложил мне соображения отца Тидемана. Разве не привлекает тебя возможность рассказать о своих великих современниках?
Как хотелось Касперу возразить, что за этим ему не пришлось бы ездить в Италию! Однако юноша считал несовместимым со своим достоинством восхвалять в лицо человека, от которого зависит его судьба.
Причины же, почему он решил не брать дневник, были довольно основательны.
– Вы, ваше преподобие, сказали: «Никому ни о чем ни слова», – пояснил юноша. Этой вашей заповеди я и стараюсь придерживаться при общении с людьми. Общаясь же со своим собственным дневником, я, возможно, и преступал кое в чем это правило, почему и прошу вас сохранить эту тетрадку от чужих глаз до моего возвращения. Если будет охота, ознакомьтесь с ее содержанием, помните, что от вас у меня тайн нет. Тешу только себя надеждой, что это случится, когда я буду далеко от Лидзбарка.
Надежде Каспера, возможно, не суждено было бы сбыться, если бы не привезенное паном Конопкой страшное известие о пленении юноши.
Так как Миколай Коперник умел уважать чужие тайны, то, бережно завернув тетрадь Каспера в платок, он спрятал ее и вот на протяжении полугода не подумал в нее заглянуть.
Сейчас же, лежа на своем суровом ложе, каноник с особой нежностью и болью припоминал все слова, поступки, промахи и удачи юного Каспера.
Распростившись с вечера с паном Конопкой, каноник не мог заснуть.
Забудется в легкой дрёме на две-три минуты и снова лежит с открытыми глазами, дожидаясь звона колокола, призывающего к ранней обедне. Ему слышно, как в комнате рядом тяжело вздыхает и ворочается на постели добрый друг Тидеман. Дверь, соединяющую их покои, они на ночь оставили открытой. В комнате темно и, чем ближе к утру, тем становится темнее, так как ветер нагоняет с севера снеговые тучи.
Под окном раздались голоса, скрип шагов, лязг отодвигаемых засовов. Это привратник выпустил пана Конопку.
До рассвета еще долго ждать…
Соскочив с постели, Коперник как был, босиком, в ночной одежде, прошел длинный коридор и нащупал дверь келейки, где помещались когда-то Каспер с паном Конопкой. Не зажигая огня, на ощупь же нашел он ящик стола, а в нем – завернутую в платок тетрадь.
Вернувшись в свою комнату, Коперник, стуча зубами от холода, снова натянул на себя плешивое волчье покрывало. Заслонив раскрытой толстой книгой огонек свечи, который все время задувало сквозным ветром, он с волнением начал перелистывать страницы, исписанные крупным детским, разборчивым почерком:
«21 января 1511 года. Митта, Митта, когда-нибудь мы с тобой будем вспоминать эти трудные дни…»
Отец Миколай поспешно перевернул страницу. Пусть Каспер и разрешил прочитать дневник, но у каноника было такое чувство, будто он сквозь дверную щель подглядывает за людьми, которые и не подозревают о соглядатайстве.
…Еще
Однако нет… Вот на шестнадцатой странице с особой тщательностью выведено его имя: «Его преподобие отец Миколай Коперник».
С легкой краской смущения на щеках каноник прочитал:
«19 марта. Его преподобие отец Миколай Коперник смел, но не безрассуден. Вчера, когда маленький Ясь соскользнул с мокрого камня в воду, а я уже сбросил с себя одежду, чтобы кинуться за ним, отец Миколай остановил меня движением руки. Прищурившись, точно измеряя расстояние между камнями и берегом, он, сняв только сандалии, шагнул в мелкую воду и подхватил ребенка точно в тот момент, когда течением его отнесло поближе к нам. Это произошло так быстро, что Ясь даже не успел испугаться. Я разрешил себе напомнить отцу Миколаю случай, о котором так часто повествует Вуек: для спасения брата Миколай не рассуждая бросился за ним в волны Вислы. Я думал, что Учитель скажет что-нибудь о родственных чувствах, но он, улыбнувшись, ответил: „Я тогда не знал еще геометрии, а также не умел сопоставлять скорость ветра и течения воды“. Однако геометр сей, сбросив с себя меховой плащ, укутал им ребенка, а вернувшись в замок, сам искупал его в теплой воде…
23 марта. Какого мудрого и терпеливого наставника дал мне господь в награду за все мои испытания! Вчера Учитель поручил мне произвести сложные вычисления, за которые я принялся бы, исполненный сомнения в своих силах, не обратись он ко мне с таким доверием, точно я провел не три года в академии, а тридцать три, поучая студентов с высоты профессорской кафедры.
Убедившись потом, что вычисления наши сходятся, отец Миколай не мог скрыть своей радости. «То обстоятельство, что оба математика пришли к одним выводам, заставляет меня думать, что на этот раз я не допустил ошибки!» – сказал он. «Оба математика»! Теперь я понимаю слова отца Гизе: «Если его преосвященство Лукаш Ваценрод как политик силен своим критическим отношением к людям, то Миколая от прочих политиков отличает его вера в людей!»
25 марта. Неделю назад Учитель с моею помощью соорудил трикетрум, вдвое превышающий прежний. И, как ни старался отец Миколай дать мне понять, что помощник его и ловок, и сообразителен, и хорошо потрудился, я по глазам его видел, что он недоволен.
«Больно сознавать, – только сегодня признался мне отец Миколай, – что тринадцать веков тому назад великий Птолемей имел возможность пользоваться более точными приборами, чем мы – в наш просвещенный век! Его трикетрум был в восемь раз больше нашего и, следовательно, вычисления его – в восемь раз точнее наших!.. И безошибочности вычислений великого александрийца споспешествовало еще и то, что небесный полюс на небе его родины опущен к горизонту гораздо ниже, чем у вас, в Вармии»… Учитель сказал еще: «Если бы король Фердинанд, прозванный Католиком, не изгнал мавров из Испании, мы могли бы чаще и ближе соприкасаться с этими непревзойденными математиками. Бывалые люди сообщают, что в Дамаске, в Багдаде, в стране Магриб, в Каире и Самарканде имеются обставленные богатыми астрономическими приборами кабинеты для наблюдения за светилами. Я же пожизненно привязан к этому отдаленному от всего мира и милому моему сердцу клочку земли… Пообещай же мне, Каспер, что, если судьба забросит тебя в эти страны, ты вспомнишь о желании своего учителя и посетишь прославленные кабинеты астрономов!»