Приключения Каспера Берната в Польше и других странах

Шишова Зинаида Константиновна

Каноника очень огорчил рассказ о смерти бывшего однокашника и приятеля, одного из образованнейших кардиналов, знатока античного искусства, друга «отрицателя» Пиетро Помпонацци и великого Леонардо да Винчи.

– Говорил ли вам Мадзини о наших студенческих годах? – спросил отец Миколай.

– Мы много толковали о вашем «Малом комментарии», я ведь прочел его по настоянию покойного профессора Ланге и…

– И?.. – переспросил Коперник.

Збигнев покраснел под его проницательным взглядом.

– И… Но ведь я тогда был всецело под влиянием Ланге и отцов доминиканцев, –

не отвечая канонику, стал он оправдываться. – Потом я вторично, уже из рук отца Флориана, получил эту рукопись. В ту пору у меня уже был свой король в голове, а перед тем я к тому же проштудировал другое такое же сочинение… Я имею в виду труд сожженного на костре барселонца Диэго Гарсиа… Вы знаете что-нибудь о его жизни и смерти?

– Нет, – сухо сказал Коперник.

– Но труды Гарсиа вам известны? – задал вопрос неугомонный Збигнев.

– Да, – так же сухо ответил каноник.

– Простите меня, ваше преподобие, но то, что я услыхал во время исповеди бывшего кардинала Мадзини, навеки отвратило меня от всех духовных… Говорю это свободно, так как слышал, что вы, имея звание каноника, не приняли сан…

Несколько минут длилось молчание.

– Я духовное лицо, – еще суше выговорил наконец Коперник. – Что вы хотели мне сказать, сын мой?

Збигнев Суходольский смущенно молчал.

– Я не уверен в том, что мне еще раз доведется навестить панну Митту, – сказал каноник Збигневу на прощанье. – Так вот, прошу вас и ваших домашних: в точности выполняйте мои назначения, не давайте больной задумываться, развлекайте ее музыкой, пением, веселыми историями… И вообще побольше света и воздуха!

«Бедный мальчик! – размышлял, покачиваясь на своем смирном коне, Коперник. – Но как я мог поступить иначе? Дать ему выговориться? Да он же, по простоте душевной, готов приравнять меня к богоотступникам только потому, что выводы, подсказанные мне наблюдениями над светилами, расходятся с учением отцов церкви. А полвека назад, когда ученые решались толковать о шаровидности Земли, разве не подымали те же отцы церкви на них крест, как на одержимых бесами? Да и сейчас святых отцов беспокоит соперничество церковной и светской науки… Следовательно, надо стараться, чтобы и моя гелиоцентрическая система проникала в умы наших ученых – равно светских и духовных – постепенно. Брат Тидеман неправ, уговаривая меня отдать в печать мои еще недоконченные труды „Sapienti sat“. Мудрость могут уразуметь только мудрые. И грех мне будет великий, если я соблазню единого от малых сих».

Мерное покачивание в седле убаюкивало. Коперник то погружался в дрёму, то снова просыпался от неожиданного толчка. И этих немногих минут отдыха было достаточно для его железного организма.

«Проверим-ка, не ошибся ли я», – решил он, окончательно отгоняя дрёму.

– Войцех! – окликнул он старого слугу. – Как следует ли ты рассмотрел эту больную паненку Митту? Скажи, не напомнило ли тебе ее лицо… кого-нибудь из наших пациентов?

Войцех замялся в некотором смущении.

– Да как вам сказать… – пробормотал он, неловко улыбаясь.

– Ну, ну, говори! – настаивал Коперник.

– Прошу

у пана доктора прощения, если скажу глупость… Только лицо этой хворой паненки ну точь-в-точь схоже с лицом того юродивого, что привезли мужики из Ольштына!

– Значит, я был прав! – сказал сам себе Коперник, закрывая глаза.

Отец Миколай ошибался, полагая, что ему не доведется еще раз навестить свою больную. Через три недели ему снова пришлось отправиться по делам диацеза в Гданьск, и как обрадовались все Суходольские, когда Юзеф доложил о его преподобии канонике Миколае Копернике!

Встречать высокого гостя вышла в прихожую вся семья.

Ванда первая бросилась к канонику, крича:

– Пан доктор, Митта сегодня уже улыбнулась!

Збигнев и Адольф Куглер помогли канонику разоблачиться, пани Ангелина приложилась к его руке, а хорошенькая Уршула, не зная, что делать, бережно сняла с его рясы пушинку.

Через минуту все собрались было в комнате больной, но каноник безжалостно велел им дожидаться в столовой.

– Слабость большая, – сказал он, выслушав девушку. – Ну как, забыли вы уже о монастыре, дитя мое? – спросил он ласково.

К удивлению его, Митта, зарывшись лицом в подушку, ответила:

– Только в монастырь!.. Больше выхода у меня нет!

– Да что вы! С такими трудностями Збигнев…

Но Митта не дала ему закончить.

– Збышек, родненький, – пробормотала она сквозь слезы. – Збышек, солнышко мое! – И, подняв на каноника голубые, ставшие сейчас огромными глаза, спросила: – Вы знаете, что я дала слово Касперу Бернату быть его женой?

– Сколько лет, дочь моя, было вам, когда вы дали это слово? – ласково спросил Коперник. – Двенадцать? Тринадцать?

– Тринадцать, – еле слышно прошептала Митта. – Но я должна это слово сдержать… Так ведь?

Коперника обрадовало уже то, что девушка сказала это совсем другим тоном. Она как будто размышляла, должна ли взрослая девица выполнять обещание, данное несмышленой девочкой.

– Поверьте, дочь моя, – сказал он как можно тверже, – Каспер мне как родной сын… Много я отдал бы за то, чтобы он остался в живых! Но… прошло столько лет… Я хорошо знаю Каспера и знаю, что, останься он в живых, он не потребовал бы от своей бывшей невесты верности, зная…

Митта испуганно подняла на него глаза.

– Каспер настолько честен и благороден, что никогда бы не требовал от вас исполнения клятвы, зная, что вы любите другого.

– Что-о-о?! – вскрикнула девушка.

– Вы любите Збигнева? – спросил Коперник, заглядывая в полные слез голубые глаза.

– Да, пан доктор, – ответила она так тихо, что он скорее угадал, чем расслышал ее слова. – Поэтому-то я и хочу пойти в монастырь, – добавила Митта громче. – Там замолю свой грех…

– Грех был бы, если бы вы, любя Збигнева, соединили свою судьбу с Каспером, – возразил Коперник. – И грех делать несчастным человека, которого вы любите, который вас любит и который спас вас от напасти. И еще должен вам сказать, что грех вам будет пойти в монастырь… Кто же будет ухаживать за вашим старым, больным отцом?