Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
– Оставь, друг, это сейчас дело трудное. Каким бы ты путем ни двинулся – напорешься на орденские заставы. Отдохни немного, наберись сил… и, знаешь, Каспер, надо бы тебе сменить наряд! В этой казацкой свитке тебя, пожалуй, примут за шпиона и – за здорово живешь – вздернут на первом дереве. Поживи у меня…
– Нет, Сорока, ждать я не могу!
– Но не сейчас же тебе трогаться! Давай поразмыслим немного, чего-нибудь да придумаем… А пока расскажи о себе. Где ты пропадал эти годы? Не знаю, правда ли это, но ходили слухи, будто ты и рабство на турецкой галере изведал…
– Да, – коротко сказал Каспер, – пять лет на галере. А
– Кое-что рассказать тебе могу… Жбан еще толще стал, хотя харчи у него похуже моих. Он ксендзом за Балгой на орденской земле, в кашубской деревушке. Жердь?.. Да ты сейчас ахнешь! Видел я его в прошлом году в монастыре. Такой, понимаешь, видный бакалавр, в библиотеке монастырской трудился, готовился к магистерской диссертации, должен был в доминиканское братство вступить… А вот недавно я такое о нем услышал, что у меня даже волосы дыбом стали! Рассказывают, что Жердь вместе со Щукой и еще с какими-то хлопцами то ли напали на монастырь святой Екатерины, то ли в дороге – на настоятельницу монастыря, увезли двух монахинь, что были с нею, захватили золото и камни драгоценные, что настоятельница везла, и с монашками этими и с золотом удрали в Гданьск. Кардинала Арнольда (а он у нас сейчас легатом от святого престола), кардинала этого чуть удар не хватил, когда ему донесли! Говорят еще (верно ли это, не знаю), будто его высокопреосвященство раздобыл повеление от святого отца схватить Збигнева, Генриха и других и предать их суду святой инквизиции. Дымком пахнет, дымком пахнет, Каспер! Плохи дела наших товарищей: набег, грабеж, святотатство!
Каспер не мог понять, шутит ли Ясь или говорит правду.
– Да что ты трещишь, Сорока? Кто-нибудь услышит – поверит, а хлопцам и впрямь еще влетит за одни эти разговоры!
– Пусть я помру без покаяния, если соврал хоть одним словом! – стрекотал Ясь, оправдывая свою студенческую кличку. – А все-таки молодец Збигнев, настоящий гданьщанин!
– Как же это случилось, что он вдруг из самого богобоязненного католика на этакого разбойника переделался?!
Ясь-Сорока только развел руками.
– Тебя, Рыжий, долго не было на родине, многое сейчас изменилось… – сказал он тихо. И вдруг заорал: – Па-а-а-вел! Павел!.. Нету его! – вымолвил он с облегчением. – Небось в кабачок подался… А то говоришь – и не знаешь, не подслушивает ли тебя кто и не потянут ли тебя завтра отцы инквизиторы на суд… У них сейчас всюду соглядатаи!
Каспер невольно улыбнулся. Что за предосторожности! В университете Ясь-Сорока слыл за самого тихого парня. Разве что болтал он много, но ведь за болтовню, если она не задевает церковного начальства, как будто очень не взыскивают… Вот Сташек с Генрихом – те много лишнего говорили…
– Да, а Генрих не знаешь где? – вспомнил он об Адлере. – Генрих-Щука?
– Помню я тебя, Рыжий, студентом, – вдруг ни к селу ни к городу заговорил Ясь. – Когда мы к ректору заступаться за тебя шли, Сташек-Жбан рассказывал, что ты их вину взял на себя… Словом, тебе можно верить, ты не предашь друга…
– Никакой вины у них не было, – с досадой сказал Каспер. – Просто подвыпили ребята, болтали лишнее. На это ни ректор, ни декан не посмотрели бы, но педель Кристофор захотел выслужиться перед инквизитором из Рима, вот отцу ректору и пришлось строгость
– Да, Рыжий, ты верный человек… А как сейчас народу нужны такие люди, как ты!.. – не слушая его, задумчиво продолжал Ясь-Сорока. – Сколько раз и Жбан и Щука тебя поминали – вот, мол, Рыжий очень бы сейчас сгодился… Да, Каспер, в народе нашем, ну… как бы тебе сказать… толки всякие пошли… Глаза открылись, что ли… Ты не поверишь, но даже лица, облеченные саном, и те стали колебаться в католической вере… Я еще так-сяк… Но Генрих – это скала! Он и на костер и на муки пойдет, как древние христиане!
– Говори толком, Сорока, а то пошел молоть: древние христиане, костер, муки…
– Словом, за его голову магистр Ордена назначил пять тысяч талеров, да святой престол в Риме столько же доплатит, чтобы нашего Щуку поймать!.. Вот тебе и древний христианин, и костер, и муки… Больше ничего не скажу. Не потому, что опасаюсь тебя, а просто сам ничего не знаю! – стрекотал Ясь и тут же выложил «больше»: – Не успеет появиться Генрих на нашей стороне, так и знай – либо монастырь сгорит, либо замок разграбят неведомые люди… На него и каноники наши зубы точат, но пока идет война с Орденом, его не трогают – он ведь со своим мужицким отрядом громит кшижаков почем зря! Однако, если святой престол с кардиналом Арнольдом фон Бреве за него возьмется, будет плохо.
– Мне бы и его хотелось повидать, – сказал Каспер. – Никак это невозможно, а, Сорока?
– Никак, – отрезал отец Ян. – Попробуй-ка пробиться к нему на орденские земли! Он же сейчас по ту сторону Лыни хозяйничает… Но, видишь ли… Сейчас в нашем доме остановился один человек. Он на днях отправляется к Генриху, в леса под Ольштыном… Может, проведет он тебя с божьей помощью…
Каспер закашлялся, чтобы скрыть улыбку: каким был Сорока десяток лет назад – добрым, отзывчивым, не в меру болтливым, – таким он и остался… Бывало, зная его уступчивость, коллеги последние гроши могли у него выманить.
– Обязательно, Ясик, с этим человеком меня сведи! – сказал Каспер горячо. – А где сейчас профессор Ланге? Тебе о нем не приходилось слышать? И Митта, Митта где? Замужем? Уехали они, как когда-то хотел профессор, в Германию?
– Э, вот с Ланге уж совсем темная история случилась. Уехал он со своей дочкой в замок Мандельштамм, на орденской земле, и как в воду канули. Хватил якобы твоего профессора удар. Барон, говорят, отправил его в Крулевец – якобы лечиться, а Ланге там и помер. Дочка без вести пропала. По этому поводу ходит множество всяких толков… Но бог с ними… Что тебе до профессора этого и до дочки профессорской? Нас, обыкновенных студентов, не из знати, он не больно жаловал… Да и много лет с тех пор прошло, что старое вспоминать!
Каспер от волнения хрустнул пальцами.
«Сорока, Сорока, знал бы ты, что значит для твоего товарища эта „дочка профессорская“!»
Где же Митта? Что с ней произошло? Где ее искать? И надо ли искать Митту? Зачем он ей, обезображенный, искалеченный?.. Может, Митта и не отвернется от него, но жизнь с ним стала бы для нее пыткой…
Видя, как буквально у него на глазах осунулось и побледнело лицо товарища, отец Ян заботливо сказал:
– Отдыхай, друг! Ты, видно, устал и измотался в дороге. А городскую одежду я тебе подыщу. Может, не бог весть какую, но целую и чистую…