Приключения либроманта 2
Шрифт:
В общем, после вялых споров, комиссия остановилась на тираже в сто тысяч, расписалась в протоколах заседания и вручила копии представителю Московского Опытного Завода Грампластинок, а в простонародье МОЗГа.
— Отличный материал, — похвалил меня работник МОЗГа, складывая в свой портфель документы и мастер-ленты с моими записями, — Сам писал?
— У себя в Чебоксарах, — радостно жмурясь, кивнул я.
— Поверь моему опыту, они, — мотнул собеседник головой в сторону собирающихся по своим делам членов комиссии, — Уже в конце месяца потребуют довести тиражи до полумиллиона. Не хватает в стране такой музыки, как у тебя, так что разлетятся твои пластинки за неделю, как
Понятное дело, что тиражной комиссии с утра предшествовал худсовет, но на нём не возникло никаких вопросов и возражений, хоть и председательствовал там композитор Никита Богословский. Да и о каких, собственно говоря, разногласиях могла идти речь, если песни и музыка, которые должны были выйти на виниле, давно прошли все возможные проверки и уже звучат на радио, телевидении и в кино.
Просто было одно маленькое «но» — в миньон с песнями я планировал тиснуть свою новую песню на стихи Киплинга в переводе Лозинского, а в пластинку с инструменталкой собирался протащить нигде ещё не прозвучавшую, кроме как на концерте в Новочебоксарске, композицию с участием Галины и её волынки. Вот эти-то две новинки и должны были одобрить Богословский и его свита.
По воспоминаниям современников я знал, что художественный совет с участием Богословского сродни лотерее: захочет — пропустит, не захочет и фиг тебе вместо пластинки, а пересмотр решения совета дело хлопотное и почти нереальное.
Да и завидущим человеком был Никита Владимирович.
Ведь это именно он примчался к своему приятелю председателю Гостелерадио Лапину с заявлением, что песня Паулса и Вознесенского «Танец на барабане» положена на мелодию еврейского гимна. Ну и с Ободзинским Богословский в своё время не красиво поступил, вынудив того исполнять свои песни и отказаться от сотрудничества с Тухмановым и Дербенёвым, что в последствие стало одной из причин заката карьеры очень оригинального певца.
Зная о таких, мягко говоря, нелицеприятных фактах из жизни композитора, я решил не рисковать судьбой новых композиций и пожаловал на худсовет с магическим амулетом, который вкладывает в головы окружающих нужные мне мысли. Ну, а что ещё оставалось делать с завистливым интриганом, дорвавшимся до какой-никакой, но власти над остальными композиторами, поэтами и исполнителями?
Короче, я не испытывал угрызений совести, когда в ожидании решения худсовета сидел в коридоре и с помощью амулета внушал Богословскому и его когорте, что моя музыка современна и крайне нужна советскому народу.
— Хорошие композиции, Валерий Борисович, — пожал мне руку Богословский, вручая копию протокола собрания худсовета со своей подписью и резолюцией «Одобрено», — Только у меня один вопрос имеется: почему два миньона, а не один гигант?
— Разные стили — разные пластинки, — пожав плечами, пояснил я, — На одной инструменталка, на второй песни. Как-то глупо мешать на одном диске разноплановую музыку.
По большому счёту интервью на радио я обязан Виктору Сергеевичу, а выпуску пластинок его жене — Капитолине Васильевне. Был у меня разговор с супружеской четой на эту тему в ресторане Дома Кино после премьеры фильма о спорте. Имеются у них какие-то влиятельные знакомые, о которых я, естественно, не стал расспрашивать. Только я не думал, что предложения с «Мелодии» и радиостанции поступят так быстро. Ну, и режиссёр, понимая, что мне не с руки мотаться каждый день в столицу, устроил так, что интервью и заседания комиссий на «Мелодии» совпали по времени.
В общем, Виктор Сергеевич оригинальный подарок мне на Новый год подарил, позвонив первого января и велев на следующий день явиться в
Ничего, у меня тоже сюрпризы имеются. Я даже знаю, как супружескую пару отблагодарить. Для Капитолины Васильевны у меня припасён небольшой оздоровительный амулет, выполненный в виде броши, которую можно носить, как украшение на любой одежде. Ну, а режиссёру с подсказки Гоши я достал из одной книжки волшебный курительный табак для трубки. Добрый табак, ароматный — сам попробовал. Главное, как бы парадоксально это ни звучало, но этот табак приносит здоровье курящему.
Вот так и рассчитываюсь здоровьем со своим благодетелями — кому табак общеукрепляющий, кому брошку оздоровительную, а кому и настойку женьшеневую. Кстати, хорошая настойка оказалась. По крайней мере, на первый взгляд Дмитрий Николаевич выглядит вполне себе здоровым, и волосы у него отросли, да кучерявиться начали.
Так что его прозвище Кудри теперь соответствует действительности.
«Дакота» — это фешенебельный жилой дом в Манхэттене на пересечении 72-й улицы и Сентрал-Парк-Вест. Здесь уже шесть лет живёт Джон Леннон, и в арке этого дома, меньше, чем через год, убийца всадит ему в спину четыре экспансивных пули.
К массивному зданию, напоминавшему ганзейскую ратушу, я подъехал в десять утра поездом «C» нью-йоркского метрополитена, и вышел на семьдесят вторую улицу через станцию, находящуюся снаружи «Дакоты».
— Не подскажете, как я могу получить автограф у Джона Леннона? — спросил я у привратника, подпиравшего массивные ворота. Заметив у меня в руках пластинку Леннона, вытаскиванием которой я ещё вчера озаботился, он понятливо кивнул и немного изменив позу, оглядел меня с головы до ног. Осмотром он остался доволен, что неудивительно, учитывая мой дорогой костюм, на который так неприветливо косились пассажиры метрополитена, и снизошёл для объяснений, — Мистер Леннон обычно из дома выходит гораздо позже. Раньше, чем через час-полтора вы его вряд ли увидите.
— Жаль. Столько времени у меня нет, — с сожалением сказал я, и повертев в руках пластинку, подал её мужчине, — Держите, я уверен, что у вас с автографом лучше, чем у меня получится. Постарайтесь её сохранить для ваших детей.
— Благодарю вас, сэр, — улыбнулся пожилой латинос, принимая подарок.
Улыбнувшись в ответ, как никак, в Америке это принято, я вышел на улицу, и закрутил головой, высматривая такси. Думайте про меня, что хотите, но метро в Америке ниже плинтуса. Скажу честно, стоило только мне зайти к ним на станцию, как я машинально натянул болтающийся на запястье компьютер, выглядевший, как дорогие часы, повыше на руку. Вонь, грязь, бомжи и толпы асоциальных личностей среди пассажиров. Да и сам антураж метро, после метрополитенов Москвы или Питера, вызывает жалость своей убогостью. Короче, в местный метрополитен я больше ни ногой.
То, что мне было нужно, я узнал. Джон на месте. Никуда не уехал. Теперь можно пригласить его на встречу.
Если Ганя с Гошей правильно просчитали психотип экс-битла, то на моё предложение он ответит. Другой вопрос, что приглашать его придётся с Йоко Оной.
Как бы я не уважал Джона, как личность и музыканта, но по мнению суперкомпьютера, он подкаблучник. Может, это и к лучшему. Кем бы мы, мужчины, себя не считали, но женщины по своей природе практичнее нас.
Джон может и взбрыкнуть, услышав моё предложение. Без Йоко мои шансы на успех чуть больше пятидесяти, а с ней, больше восьмидесяти процентов. Более точную оценку Ганя отказалась давать, сославшись на недостаток информации и выразив сомнение в её достоверности.