Приключения мальчика с собакой

Весна в Сицилии только началась, а солнце было уже таким горячим, что к полудню разморило и пахарей, и пастухов, и виноградарей. Все, кто мог, укрылись в тени.

Два подростка пасли овец на лужайке возле оливковой рощи. Они ушли со стадом под ее деревья, не заметив, что одна овца отстала. Опустив голову и покачиваясь, она уныло стояла на

самом солнцепеке. Собака пастухов была внимательнее своих хозяев — она вернулась за овцой на луг; но овца вдруг повалилась на бок и задергала ногами. Собака ощетинилась и тревожно залаяла. Из рощи выбежал мальчик-пастух. Широкие поля войлочной шляпы бросали тень на его круглые румяные щеки и блестящие черные глаза. Легкий хитон, [1] едва доходивший до колен, не стеснял его движений; в два прыжка он очутился возле овцы и присел на корточки, горестно глядя на струйку зеленоватой жидкости, стекавшей на траву сквозь ее оскаленные зубы.

— Что случилось, Клеон? — спросил второй мальчик, появляясь на опушке.

— Не помогло жертвоприношение! — вздохнул Клеон, продолжая смотреть на судорожно дергавшуюся овцу. — Еще одна издыхает.

— Значит, боги нашли жертву скудной, — заметил второй мальчик, также наклоняясь над овцой.

— Скудной?! — возмутился Клеон. — Отец зарезал для них лучшего козла в стаде и три здоровых овцы! Неужели им этого мало?!

— Тшш… — остановил его второй мальчик: — боги могут услышать и наказать тебя.

Овца задрожала сильнее, дернулась в последний раз и вытянула ноги.

— Вот видишь: околела! — упрекнул Клеона его товарищ. — Разве можно болтать что попало?

Клеон махнул рукой:

— Все равно она издохла бы. Оттащи ее в тень, Пассион, и прикрой ветвями. А я побегу домой: надо сказать отцу.

Видя, что Клеон уходит, собака двинулась за ним.

— Лев! — топнул ногой мальчик. — А кто будет помогать Пассиону?

Лев остановился. Тихо скуля, смотрел он вслед хозяину. Только после того, как мальчик скрылся из виду, Лев грустно побрел к овцам. Пассион укоризненно покачал головой:

— Часу не можешь прожить без Клеона?… Точно глупый щенок без матери!

Слабо вильнув хвостом, пес уселся сторожить овец, щипавших траву под деревьями. Хоть хозяин и не мог его видеть, он честно выполнял работу, которую обычно они делали вдвоем.

Первый запах жизни, который Лев ощутил вместе с теплом солнца и вкусом пищи, был запах Клеона. В те далекие времена — два года назад — Лев не имел никакого представления о мире. Он был еще крохотным слепым щенком и не знал, что его с братьями и сестрами выбросили в море и что он, самый сильный, один выполз из волны, которая выкатила весь выводок на песок и всех, кроме него, утащила обратно. Следующая волна унесла бы и его, если бы не мальчик, подхвативший щенка на руки. Щенок не сразу понял, что жидкость, которую вливали ему в рот, надо глотать, и чуть не захлебнулся овечьим молоком. Наевшись, он уснул в полураскрытых ладонях Клеона и на всю жизнь запомнил запах этой живой колыбели.

Мальчик был в восторге от своей находки: черная пасть, широкая грудь, упорство, с каким щенок карабкался по песку, спасаясь от смерти, — все говорило за то, что из него выйдет отличный помощник пастуху. И дома он всем понравился. За толстую шею отец Клеона прозвал собаку Львом.

Как только щенок открыл глаза и начал ковылять, он неотступно следовал за Клеоном, переваливаясь на своих коротеньких лапках. Клеон таскал его с собой на пастбище; сначала — под мышкой, чтобы щенок не задерживал стадо в дороге, а потом Лев стал пробегать этот путь на собственных ногах. Дома они спали на одной подстилке. В первый год, всякий раз, когда приходилось разлучаться с Клеоном, Лев впадал в бурное отчаяние — выл и рвался за мальчиком. Потом Клеон приучил собаку пасти стадо в одиночестве. Но все же Лев становился печальным, когда Клеон уходил и не брал его с собой.

Мальчик торопливо

шагал к дому, раздумывая, в какое отчаяние придет отец от немилости богов и от того, что снова нечем будет уплатить долг Дракилу.

И зачем только явился доверенный публикана [2] в их деревню! Он уверял, будто компания римских всадников выплатила Республике налог за сицилийскую провинцию и теперь имеет право собирать подати с сицилийцев. И он потребовал с односельчан Клеона так много, что даже Катана, город, к которому была приписана их община, не мог бы дать столько зерна и денег. Что же могли собрать бедные землепашцы?… Правда, тот же публикан предложил им помощь — ссуду под огромные проценты. И тут богач Дракил поразил всех, заявив на деревенской сходке:

— Ну и собаки же эти публиканы! Последнюю шкуру с бедняка дерут! Сорок процентов годовых!.. Это уж не десятиной пахнет! Вместо того чтобы выплатить Республике десятую часть урожая, вы должны отдать этому волку почти половину того, что принесла ваша земля за год. Только за проценты половину! А еще ведь и долг платить надо… Что же останется?… Лучше уж вам сразу пойти и утопиться, чем постепенно подыхать с голоду. Если бы я был так богат, как эта гиена в образе человеческом, я дал бы вам деньги без всяких процентов. А вы потом, когда смогли, отдали их или отработали. Но я такой же земледелец, как и вы. Разница только в том, что боги возлюбили меня за благочестие и сделали немного богаче… однако не настолько, чтобы давать ссуды без процентов. Пусть поразит меня Зевс Громовержец, [3] если я лгу! Но знайте: я готов внести за вас все, что требуют эти волки, если вы согласны выплачивать мне всего-навсего двадцать процентов в год. Если денег не будет, вы всегда сможете отработать свой долг. Живем мы рядом…

Тогда всем это показалось просто благодеянием. И вот деревня очутилась в долгу у Дракила. Ссудил он деньгами и Клиния, отца Клеона, хотя незадолго перед этим они повздорили из-за лужайки, примыкавшей к роще Дракила. Эту лужайку Клиний не хотел продать богачу. Дракил сделал вид, что забыл об этой ссоре. И все его очень хвалили. Он даже предложил Клинию — также в долг — несколько тонкорунных овец, шерсть которых высоко ценилась. Мало того, Дракил разрешил Клинию пасти овец в полдень на опушке его оливковой рощи. И вот — эта непонятная болезнь…

— Куда так торопишься? Опять что-нибудь с овцами? — окликнул Клеона крестьянин, отдыхавший у дороги в густой тени платана.

Вся деревня знала об их горе и о том, что Клиний принес вчера жертву богам.

— Еще одна пала, — ответил Клеон.

Крестьянин поманил к себе мальчика и, подозрительно оглянувшись — не подслушивает ли кто, вполголоса сказал:

— Пусть твой отец подумает, почему это у всех кругом овцы здоровы? Отчего они мрут только у вас? Пусть он вспомнит, что Дракил никогда ничего не прощает, а тут вдруг стал таким добрым, что и хлеб в уплату налога за твоего отца внес, и деньгами ссудил, да еще и овец дал!

Клеон возмущенно поднял голову, но крестьянин ближе притянул его к себе и прошептал:

— Старая Левкиппа видела, как Дракил посыпал чем-то траву на опушке своей рощи… там, где в полдень пасутся ваши овцы… — Он оттолкнул Клеона: — Иди! И помни: я тебе ничего не говорил.

Растерянно поглядев на него, Клеон круто повернулся и побежал к дому.

Отдохнувшие пахари возвращались на поля и огороды. Они что-то кричали Клеону. Мальчик делал вид, что не слышит, и, не останавливаясь, бежал мимо полей, обсаженных по межам кипарисами и пирамидальными тополями, узкая и легкая тень которых предохраняла посевы от излишнего жара, передвигаясь вместе с солнцем, но не заслоняя надолго его благодетельный свет.