Приключения Натаниэля Старбака
Шрифт:
Адам на пару секунд замолчал, так что Старбак испугался, что сейчас его друг сделает свое пацифистское заявление. Старбак напрягся в предвкушении ссоры, но потом, с решительным кивком, который предполагал, что он сделал этот выбор лишь большим усилием воли, Адам отодвинул стул и тихо произнес, как будто для себя:
— За работу. За работу.
Работа заключалась в том, чтобы славное начало этого лета посвятить строевой подготовке под грохот барабанов, тренировкам на лугу или проводить время с товарищами в палаточном лагере.
То были жаркие дни смеха, усталости, боли в мышцах, загорелой
Легион проводил тренировки по стрельбе, пока плечи солдат не покрылись синяками от оружейной отдачи, лица не почернели от дыма от взрывающихся капсюлей, а губы не покрылись пятнами пороха из многочисленных разорванных зубами бумажных патронов. Они научились крепить штыки, вставать в линию для ведения огня и строиться в каре, чтобы отразить атаку кавалерии. Они начали чувствовать себя солдатами.
Они научились спать в любых условиях и нашли тот ритм быстрого марша, с которым могли бы прошагать все эти бесконечные выжженные солнцем дни по иссушенным дорогам. По воскресеньям они строились в каре для молитвы и пения гимнов.
Их любимым был «Славная битва», а по вечерам, когда мужчины тосковали по семьям, им нравилось петь «О благодать» в очень медленном темпе, чтобы нежная мелодия как можно дольше не покидала вечерний ветерок.
В другие дни недели группы солдат по вечерам посещали классы по изучению библии или молитвенные собрания, а некоторые играли в карты или пили спиртное, которое нелегально продавали торговцы из Шарлотсвилла и Ричмонда. Однажды майор Пелэм схватил одного из этих продавцов и разбил весь его запас горного виски, хотя полковник не был настроен столь категорично.
— Пусть повеселятся, — любил он говорить.
Адам опасался, что его отец пытается заработать популярность, хотя на самом деле эта снисходительность была частью военной доктрины Вашингтона Фалконера.
— Эти люди — не европейские крестьяне, — объяснял полковник, — и уж точно не тупые заводские рабочие с севера. Это славные американцы! Добрые южане! В их нутре горит пламя, а в сердцах свобода, и если мы принудим их часами заниматься строевой подготовкой, то просто превратим в усталых безмозглых идиотов. Я хочу, чтобы они были полны энтузиазма! Чтобы отправились на битву, как свежие лошади с весенних пастбищ, а не как клячи, питающиеся зимним сеном. Я хочу, чтобы они были бодры духом и elan — стремительны, как говорят французы, вот так мы выиграем эту войну.
— Но без строевой подготовки не обойтись, это невозможно, — мрачно отвечал майор Пелэм. Ему позволили заниматься муштрой четыре часа в день и ни минутой больше. — Гарантирую, что Роберт Ли постоянно муштрует своих людей в Ричмонде, — настаивал Пелэм, — как и Макдауэлл в Вашингтоне.
— Я тоже в этом уверен, и им приходится этим заниматься, чтобы держать своих мерзавцев в узде. Но наши мерзавцы лучшего качества. Они станут лучшими солдатами в Америке! Во всем мире! — когда полковник был охвачен этими высокими порывами, ни Пелэм, ни все военные эксперты христианского мира не смогли бы его переубедить.
Так что сержант Траслоу просто проигнорировал мнение полковника и всё равно заставил свою роту заниматься подготовкой дополнительно.
Поначалу, когда Траслоу прибыл из своего дома на высоких холмах,
Он поднимал роту за два часа до зари и к тому времени, как остальные только начинали разжигать костры для завтрака, одиннадцатая рота уже была утомлена. Капитан Розуэлл Дженнингс, командующий ротой офицер, выигравший выборы благодаря неумеренным количествам виски местного изготовления, был доволен и тем, что Траслоу не требовал его присутствия на этих дополнительных занятиях.
Другие роты, заметив появившуюся у одиннадцатой роты дополнительную энергию и гордость, тоже начали удлинять время, проведенное на плацу.
Майор Пелэм был рад этому, полковник молчал, а старшина Проктор, управляющий имением Вашингтона Фалконера, прошерстил его книги по строевой подготовке в поисках новых и более сложных маневров, чтобы Легион быстро улучшил навыки.
Вскоре даже старик Бенджамен Ридли, отец Итана, в юности служивший офицером в милиции, а теперь ставший таким толстым и больным, что едва мог ходить, с неохотой признал, что вояки Легиона начинают становятся похожи на настоящих солдат.
Итан Ридли вернулся из Ричмонда с боеприпасами, передками и снаряжением для двух артиллерийских орудий. Теперь Легион был полностью экипирован. Каждый солдат был одет в двубортный серый мундир с двумя рядами медных пуговиц, ботинки до щиколоток и круглую кепку с тульей и козырьком, укрепленными картоном.
На спине солдат нес ранец с запасной одеждой и личными вещами, заплечный мешок с сухим пайком, флягу с водой, а на ремне — сумку с капсюлями для винтовок и патронташ.
Все были вооружены винтовками с ореховым прикладом 1841 года выпуска и штыковым ножом с крестообразной рукояткой, а также личным оружием по собственному выбору.
Почти у всех был длинный охотничий нож, который, как они с уверенностью ожидали, окажется смертоносным в рукопашном бою. У некоторых были револьверы, и по мере того, как июньские дни становились длиннее, а слухи о неизбежном сражении всё настойчивее, всё больше родителей снабжали своих сыновей в полку револьверами в надежде, что это оружие спасет им жизнь.
— Что вам действительно нужно, — сказал своим людям Траслоу, — так это одна винтовка, одна кружка, один мешок с провизией, и к черту всё остальное, — у него был охотничий нож, но лишь чтобы рубить подлесок. Всё остальное, по его мнению, было лишь лишним весом.
Солдаты проигнорировали Траслоу, предпочитая щедрость полковника. У каждого был кусок промасленной ткани с завернутыми в нее двумя серыми одеялами. Вашингтон Фалконер сэкономил только на покупке для своего Легиона теплых шинелей.