Приключения Одиссея. Троянская война и ее герои
Шрифт:
У отдельного стола глашатай разливал по кубкам вино. Он черпал багровое вино из большого серебряного кратера. Снаружи кратера, по его краю лежала драгоценная гирлянда искуснейшей чеканки: широкие серебряные листья перевивались с золотыми гроздьями винограда. Одиссей отвел глаза от кратера и осмотрелся. Вся палата была озарена мягким светом: чудесно изваянные золотые фигуры стройных юношей держали светильники в высоко поднятых руках. Отблески света играли по стенам и по медному фризу [59] наверху. Там виднелись
59
В мегароне вдоль стен два ряда колонн подпирают кровлю и балки; на колоннах лежит продольная балка – архитрав. Фриз – узкая полоса каменной кладки, которая соединяет архитрав и концы потолочных балок; обычно фриз покрывали росписью.
В глубине палаты, у самого очага, Одиссей увидел группу женщин. Они не участвовали в пире, а сидели вокруг хозяйки и занимались рукоделием. В пышно вышитой одежде, с величественным видом сидела сама царица Арета и пряла шерсть. Веретено в ее руках кружилось, жужжало и тянуло за собой тончайшую нить: Арета была искусной рукодельницей.
Одиссей прошел через всю палату по пестрому, мозаичному полу, – такого пола он никогда не видел! – и склонился у ног Ареты. В тот же миг исчезло темное облако, скрывавшее его.
Говор и смех в палате утихли. В наступившей тишине явственно прозвучал голос чужеземца:
– О царица Арета, подобная бессмертной богине! Я заброшен к вам свирепой бурей. Умоляю тебя, припав к твоим коленям, молю и царя, и всех его гостей – помогите мне вернуться в землю отцов, к моим близким. Много лет я разлучен с ними!
Скиталец встал и тихими шагами отошел к очагу. В глубокой печали сел он на камень очага и опустил голову на руки.
Первым опомнился от изумления Алкиной. Он поспешно подошел к чужеземцу, взял его за руку и поднял с камня.
– Лаодам, милый сын, – сказал Алкиной самому юному из пирующих, – уступи свое место гостю! Нельзя допустить, чтобы молящий приюта странник остался сидеть на пепле очага. Странников посылает нам Зевс и велит оказывать им почести и гостеприимство.
Тотчас рабыни подали Одиссею воду умыть руки и принесли вдоволь пищи и хлеба, а глашатай наполнил для него кубок вином. Алкиной терпеливо ждал, когда странник насытится. Потом обратился к своим гостям и предложил снарядить для чужеземца корабль.
Феакам нередко приходилось перевозить странников на их родину. Но на этот раз Алкиной подозревал что-то необычное в судьбе чужеземца.
– Пусть под нашей надежной защитой странник вернется на свою желанную родину, – сказал гостям Алкиной. – Если же под видом странника посетил нас кто-нибудь из бессмертных, то мы не можем проникнуть в его замыслы. До сих пор боги являлись феакам открыто и по-дружески садились пировать с нами; боги считают нас своими родичами, как племя циклопов или племя гигантов.
Одиссей ответил гостеприимному хозяину:
– Пусть не тревожат тебя такие мысли, царь Алкиной. Я ничем не похож на бессмертного бога. Я простой смертный, и из всех людей, гонимых судьбой, я самый злополучный. Я попал к вам после того, как претерпел великие напасти на море. Вы приняли и ободрили меня. Молю вас, как только встанет светлая Эос, немедля отправьте меня в желанный путь. О, если бы мне увидеть хоть дым, восходящий от родных берегов!
Феаки совершили последнее возлияние отходящих ко сну – в честь бога Гермеса – и один за другим покинули палату. Рабыни собрали посуду со столов и тоже вышли.
Алкиной дружелюбно подвел Одиссея к своей жене; Арета с удивлением взглянула на гостя: несомненно, хитон и мантию чужеземца соткала она сама, своими собственными искусными руками. Царица строго спросила:
– Отвечай мне, странник: ты сказал, что тебя забросила к нам буря. Но от кого ты получил это платье?
– О многочтимая царица, – отвечал Одиссей, – я ничего не собираюсь скрывать от тебя.
И многострадальный скиталец подробно рассказал, как он достиг берегов Схерии, как, измученный и разбитый, заснул в роще и девичьи голоса разбудили его, а Навзикая пожалела его, накормила, дала ему платье и велела идти в дом ее родителей.
Алкиной удивился, – почему Навзикая прямо не привела с собой странника?
– Не упрекай свою разумную дочь, Алкиной, – возразил Одиссей. – Она не хотела появляться в городе с неизвестным человеком. Да и я опасался рассердить тебя...
Алкиной благосклонно ответил:
– Нет, странник, я не раздражаюсь так легко. Но ты прав: следует всегда быть осмотрительным. О, если бы нашелся подобный тебе рассудительный и благородный супруг для Навзикаи! Пусть он даже будет бездомным пришельцем. Он поселится здесь, у нас, и я подарю ему дом и богатство.
Одиссей промолчал, и царь дружелюбно добавил:
– Но тебя я вовсе не хочу удерживать насильно: это было бы неугодно Зевсу. Я устрою твой отъезд хоть завтра. Как далеко ни окажется твоя желанная земля, ты достигнешь ее в одни сутки. Знай, что кормчий не правит феакийским кораблем; на наших судах вовсе нет руля. Корабли сами понимают мысли своих корабельщиков и сами находят нужную землю.
– Тебе следует отдохнуть перед новым путем, – сказала Арета. – Ступай, наш гость, и пусть будет сладок твой отдых под нашим кровом.
Длинен показался Одиссею следующий день, проведенный среди гостеприимных феаков. В мыслях скиталец был уже на пути в отчизну. Палящий Гелиос слишком медленно проходил по небесному своду.
Но вот настал и вечер. В ярко освещенной палате у царя Алкиноя собрались феаки на пир, чтобы почтить отплывающего странника.
Веселый гомон наполнял палату. Алкиной усадил гостя возле себя. Их окружили двенадцать длиннобородых старцев в пурпурных мантиях и золотых венцах: двенадцать царей, управляющих богатой Схерией; Алкиной был тринадцатым, главным. Поодаль от них поместились феакийские мужи в длинных, расшитых одеждах. Между ними сидели смуглые юноши в коротких хитонах, с мускулистыми руками и ногами. Это были лучшие гребцы Схерии; народ феакийский выбрал их, чтобы сопровождать чужеземного гостя. В стороне, у очага, по-прежнему села царица Арета.