Приключения Оги Марча
Шрифт:
Поднимаясь на лифте, я не обратил внимания на этаж. Теперь же, заглянув после завтрака в одну из громадных, всю в коврах комнат, темную, как стоящий на станции пульмановский вагон со спущенными шторками, я, подойдя к окну, отдернул занавеску и увидел, что находимся мы на двадцатом этаже. С момента возвращения у меня еще не было случая полюбоваться Чикаго. И вот он передо мной, вид с высоты из окна на запад - серый путаный городской клубок, перетянутый черными ремнями рельсов, гигантский, исходящий паром своей стряпни промышленный котел, источающий миазмы и грохот, сотрясающий воздух, скопище домов на разных стадиях их возведения или разрушения, вплоть до полного
Заглянул Саймон, искавший меня, и воскликнул:
– Эй, какого черта ты торчишь в темной комнате? Идем- ка, сегодняшний день мы проведем вместе!
Он хотел, чтобы я окунулся в его жизнь и вошел во вкус. Надеялся, что я отыщу в ней нечто приятное, способное принести мне пользу в будущем.
– Только погоди минутку, - сказал он.
– Что это на тебе за клоунский наряд? Нельзя идти на люди в таком виде!
–
– Знаешь, это мне специально подбирал мой приятель. И пощупай материю. Ничего плохого не вижу в своем костюме.
Но Саймон даже слушать не стал - стащил с меня пиджак, бросив:
– Раздевайся!
Он нарядил меня в серый фланелевый двубортный костюм, в высшей степени элегантный. Поистине мой удел - оставаться ведомым по части стиля. Все прочее он тоже заставил меня сменить, дав мне роскошное белье, шелковые носки, новые ботинки; старую мою куртку, немного залоснившуюся на локтях, он велел служанке вычистить и отослать мне на дом, а все прочее с меня - уничтожить. Вещи мои полетели в огонь. Я вьггер лицо платком с монограммой, теперь перешедшим в мою собственность, и пошевелил пальцами в новых узких ботинках, приноравливаясь к непривычной обуви. В довершение всей этой метаморфозы он выдал мне пятьдесят долларов. Я попытался отказаться, но язык прилип к гортани.
– Что ты мямлишь? Перестань! Глупости какие! Быть в таком костюме и без гроша в кармане - никуда не годится!
– Его карманные деньги скреплял золотой массивный зажим, и все банкноты были новенькие, хрустящие.
– А теперь поторапливаемся! У меня есть дела в офисе, а Шарлотта просила встретиться с ней в пять.
Он позвонил вниз - вызвал «кадиллак», и мы помчались как ветер, не останавливаясь и почти не замедляя хода, в этом его роскошном автомобиле под звуки музыки, несшейся из радиоприемника.
В офисе он, подобно парламентарию, не снимал шляпу и вел телефонные переговоры, вороша бумаги на столе и иногда сбрасывая их на пол носками своих ботинок из крокодиловой кожи. Он заключал сделку: покупал в Бразилии макароны и продавал их в Хельсинки. Потом переключился на какое-то оборудование для горных работ из Садбери, Онтарио - его запросила индокитайская компания. Пришел племянник министра с предложением насчет брезента. За ним явился ловкого вида делец, заинтересовавший Саймона выгодной поставкой из Манси, Индиана, конфискованной ткани в кусках. Саймон купил ткань и продал ее на подкладку владельцу фабрики по пошиву кожаных курток. Все это он проделывал, не прерывая телефонных разговоров, ругаясь, задираясь и отпуская колкости, меча громы и молнии направо и налево, но беззлобно - просто таков был его стиль, а громы и молнии он перемежал шутками.
Затем мы поехали в его клуб пообедать, но опоздали - обед уже не подавали, и Саймон направился в кухню ругаться с метрдотелем.
– Будешь знать, как меня не обслуживать, мерзавец!
В конце концов нас накормили, и Саймону моментально стало скучно.
Мы перешли в казино, где он втиснулся между игроками в покер. Его встретили неприветливо, но воспротивиться вторжению никто не решился.
– Подвинься, Кучерявый!
– сказал он одному совершенно лысому игроку и сел.
– Это мой братец, - продолжил он, словно приглашая всех полюбоваться на мой элегантнейший серый костюм и пристегнутый к рубашке крахмальный воротничок.
Играя, он то и дело поворачивался ко мне, давая характеристики присутствующим, не слишком понижая голос:
– Видишь этого мужика в синем костюме? Вот этого, Оги, с сигарой в зубах? Он юрист, давно не практикует, а контору имеет, чтобы никто не подумал, будто ему дали отставку. На пропитание зарабатывает картами. Если все откажутся с ним играть, то жить ему придется на пособие. И жена его того же поля ягода. Заядлая картежница. Играет по шикарным отелям - то тут, то там. А у этого прозвище - Бандит. У его отца колбасная фабрика, а сам он Гарвард, видите ли, окончил. Будь я на месте его отца, не видать ему Гарварда как своих ушей! Он бы у меня кишки фаршем набивал! Сукин сын, вот кто он такой! Холостяк, своих сыновей нет, так он к чужим лезет. Пристал к одному морячку, и тот ему по морде съездил. А вот Руби Раскин - хороший парень: своего старика отца, который в тюрьме Джолиет срок отбывает, что ни месяц, обязательно навестит. Поджог-то они вместе делали, только Руби от наказания улизнул и отец отдувается за обоих.
Те игроки, что не бросали на Саймона злобных взглядов и не хихикали злорадно, казалось, затаили дыхание. Дело явно шло к потасовке.
Затем он возгласил:
– Слушайте, вы, недоумки! Советую вам глаз не спускать с моего братца. Он радикал и только-только из Мексики! Давай, Оги, скажи им, когда там у вас назначена революция, чтоб всем им по камню на шею - и в сточную канаву!
Он выиграл большой кон, наверно, потому, что другие были слишком деморализованы, чтобы играть, и с видом победителя отошел от карточного стола.
Я сказал ему:
– Слушай, они же уже на стенку лезут от злости. Зачем ты заставляешь их тебя ненавидеть?
– Потому что я их ненавижу. И хочу, чтобы они это знали. Плевать мне на ненависть каких-то прыщей! Вошки гнусные! Я их презираю!
– Зачем же тогда вступил в этот клуб?
– А почему бы и не вступить? Приятно же быть членом клуба!
После в баре, на обитой зеленым доске, он резался в «двадцать шесть» на сигары. Бросая в чашку кости, он опять выиграл и, засовывая часть выигрыша мне в нагрудный карман, предложил:
– Давай-ка съездим в парикмахерскую. Тебе это необходимо, а я так просто обожаю парикмахерские!
Мы припарковались возле «Палмер-хауса», где у них такие чудные кресла с высокими, как на епископском троне, спинками. Когда покончили со стрижкой, бритьем, горячими салфетками, паровыми ванночками и маникюром, было уже пять часов, и мы как ужаленные кинулись к машине и на запрещенных поворотах стремглав помчались к Шарлотте. Она очень разозлилась, что ее заставили ждать, и стояла в своем костюме мрачная, красивая и грозная. Заметив Саймона, она мгновенно начала осыпать его упреками: