Приключения Оги Марча
Шрифт:
Это для начала. Прими как факт, что люди ненавидят своих ближних, что каждый взгляд, обращенный на другого, им стоит усилий и почти всегда и всем хочется лишь одного - чтобы их оставили в покое. Вымышленное, несбыточное - это их сокровище, их надежда на то, что все известное им о жизни и о себе может оказаться неправдой. Возможно, непримиримая и всеохватная ярость Мими и была несколько преувеличена и наиграна, а истинные ее чувства не столь категоричны, однако синие тени под глазами свидетельствовали о неустанной тревоге и жизни, очень непростой и полной забот.
Появившийся Артур не успел переступить порог, как она забросала его вопросами о деньгах и работе. Общий разговор она раз пять потом
Выяснилось, что существует перспектива некоего трудоустройства, и Мими стала уговаривать Артура согласиться. Но он повторял лишь:
– Это фарс, а не работа.
– И странно посмеивался, морща сумрачное и смуглое лицо.
– Деньги - это не фарс!
– О, пожалуйста, Мими, не говори пошлостей!
– Да там и делать-то почти нечего!
Но он отказался наотрез, сказав, что это совершенно нереально. У меня зародилась мысль, не попробовать ли получить это место.
Я перехватил Артура на улице и спросил, что это за работа и почему он от нее отказывается.
День был прохладный, и на Артуре были пальто и кепка. Он похудел так, что выпирали кости, ежился, поднимая острые плечи, и меня поразило его сходство с дядюшкой Дингба- том - совершенно разные жизненные пути ничего не значат по сравнению с наследственностью и врожденной предрасположенностью. Артур обладал точно такой же остроугольной и впалогрудой конституцией - то же худое длинное лицо, торопливая и чуть косолапая походка. В своих остроносых ботинках он был элегантен, как рыцарь, ставящий ногу в стремя, чтобы легким движением вскочить на коня, или ящерица, юрко ускользающая в щель. Однако здоровьем он был гораздо слабее Дингбата и лицом темнее; от него сильно пахло кофе и табаком, он явно пренебрегал дантистом, что обнаруживалось при улыбке. И тем не менее он, несомненно, был наделен фа- мильным эйнхорновским обаянием и умел, когда считал нужным, его включать. Мне импонировал склад ума Артура. От него всегда можно было ждать дельного и проницательного суждения. Лично я отдавал предпочтение уму практическому, чьи выводы побуждают к действию, но Артур считал это неправильным, ибо мудрость тем истиннее, чем она дальше от повседневных нужд и практической пользы. Потому что какова, к примеру, польза в исследовании луча звездного света, летящего с немыслимой скоростью через немыслимые пространства, чтобы достигнуть Земли уже дряхлым и мертвенным? Такой взгляд показался мне любопытным.
Что же касалось работы, то заключалась она в следующем: один миллионер задумал написать книгу, и ему требовался секретарь для сбора материала.
– Думаешь, я подойду?
– Конечно, Оги! А тебе что, это интересно?
– Мне просто нужна работа. Такая, чтобы оставалось достаточно свободного времени.
– Мне нравится, как ты организуешь свою жизнь. А на что тебе свободное время?
– На то, чтобы им пользоваться.
– Вопрос его меня покоробил: значит, ему свободное время нужно, а моя потребность в нем ставится под сомнения?
– Да я просто полюбопытствовал. Одни всегда знают, чем собираются заняться, а другие - никогда. Конечно, мне еще повезло, что я поэт. Я часто думаю: а чем бы занимался, не будь я поэтом, кем бы стал? Политиком? Но видишь сам, к чему привела Ленина его неустанная работа и одержимость политикой. Профессором? Слишком уж кабинетное, бескрылое существование. Художником? Но в наши дни, кажется, никто уже не разбирается в их мазне. А когда я пишу пьесу в стихах, все мои персонажи получаются поэтами.
Вот так я и жил в Чикаго по возвращении. Я остался в Саут-Сайде. Артур вернул мне ящик с книгами, так что я сидел дома и читал. Июнь разгорался все жарче, и вскоре тенистые дворы стали источать дух влажной земли, подвалов и сточных вод вперемешку с запахом штукатурки,
Саймон дал мне денег, чтобы я оплатил летние курсы в университете. Теперь я подумывал об учительстве в школе и занимался на нескольких курсах. Высиживать занятия и корпеть над учебниками оказалось нелегко. Саймон был готов оказать мне необходимую помощь, хотя большого прока в университетском образовании не видел.
Я все еще надеялся получить работу, от которой отказался Артур, - собирать материал для книги, которую затеял написать миллионер. Миллионера звали Роби, и он занимался у Фрейзера в бытность того учителем, откуда его знала и Мими. Высокий, сутулый, он сильно заикался, носил бороду и был женат не то четыре, не то пять раз - все эти подробности сообщила мне Мими. От Артура же я узнал, что задуманная книга - научный труд о счастье с позиции человека обеспеченного. Я не горел желанием получить эту работу, но мне надоело висеть на шее у Саймона. Я попытался занять денег у Эйнхорна, но тот дулся на меня за давнюю дружбу с Мими.
– Я не могу ссудить тебя деньгами, поскольку содержу внука, а дополнительный груз мне не по плечу. А если Артур наградит меня под конец моей жизни и еще одним внучком?
Словом, Эйнхорн отпал.
И без большой охоты я отправился к Артуру, чтобы тот позвонил Роби и порекомендовал меня.
– Он забавный парень, Оги. Вот увидишь.
– Какого черта! Мне вовсе не нужно, чтобы он меня забавлял. Пусть примет на работу, вот и все!
– Главное, постарайся его понять. Он человек странный, и частично это у него от матери. Она воображала себя королевой Рокфорда, Иллинойс, носила корону, соорудила себе трон и хотела, чтобы все в городе отвешивали ей поклоны.
– Она все еще живет в Рокфорде?
– Нет, теперь у нее особняк в Саут-Сайде. Когда он учился, в кампус его привозил шофер. Долгое время он маниакально увлекался философией, покупал место на рекламных полосах газет и печатал там цитаты из Платона, Локка - вроде «Жизнь неосмысленная не стоит самой себя», ну и так далее. Его сестра Каролина тоже с приветом. Считает себя испанкой. Но у тебя дар ладить с чудаками. С моим отцом ты здорово поладил.
– Я был почти влюблен в него.
– Возможно, ты и Роби полюбишь.
– Судя по тому, что ты рассказал, это будет очередной полоумный. Трудно всю жизнь проводить среди чудаков. Это нехорошо и неправильно.
Но вскоре, дождливым днем, я предстал перед Роби в его доме возле озера. Какое же я своеобразное лицо увидел! Огромные горящие глаза и настороженный, исподлобья взгляд, рыжеватая борода, красные надутые губы и ссадина на носу: накануне, не то пьяный, не то спросонья, он ударился лицом о дверцу такси. Заикался он ужасно; когда это на него находило, лицо искажалось мучительной судорогой и видно было, каких усилий и душевного напряжения стоит ему произнести слово - он дергал головой, глаза его стекленели, выражая сосредоточенность и даже какую-то злобу. Вначале это производило на меня сильное впечатление, мне было бесконечно жаль его, когда он клацал зубами и из горла рвалось какое-то мычание, но вскоре выяснилось, что порок не мешает ему быть красноречивым.