Приключения Оги Марча
Шрифт:
Потом я кинулся на него и, едва коснувшись, ощутил такой гнев, что готов был разорвать. Или задушить. Он бросил весло и обхватил меня, сдавив ребра. В таком положении поднять рук я не мог и действовал головой и лягался, а он усиливал хватку, так что я не мог вздохнуть.
Маньяк.
Убийца.
Две полоумные сухопутные крысы, дерущиеся на просторе океана, сцепившись в схватке не на жизнь, а на смерть. Будь это в моих силах, я непременно убил бы его. Но он был мощнее и обрушивал на мое несчастное тело весь свой огромный вес. Он был тяжелым, как кусок железа,
И приготовился к смерти.
Должно быть, силы небесные вознамерились вернуть меня туда, откуда выпустили в этот мир.
Конец!
Но он не собирался меня убивать. Сорвав одежду, скрутил мне руки моей же рубашкой, а ноги связал штанами. Порвав на мне белье, он стер его лоскутами кровь и пот с моего лица. Сдернув фалинь, скрепил мои оковы еще и им.
Затем он погасил шашку, опять водрузил весло с обрывком холстины в качестве паруса и устремил глаза к востоку, где, по его представлениям, вскоре должен был появиться берег. Я же так и остался лежать - голый - на дне шлюпки.
Позже, когда солнце стало очень уж жечь, он поднял меня и усадил в тень под парус. Едва он дотронулся до меня, я вздрогнул, и он отпрянул.
– Сломано что-то?
– спросил он тоном заботливого доктора и быстро ощупал мои ребра и плечи. Я ругался до хрипоты и проклинал его.
Пришло время завтракать, он покормил меня и сказал:
– Скажете, когда в сортир понадобится, чтобы не возникло какого конфуза.
Я отвечал:
– Если вы меня развяжете, то я обещаю не посылать больше сигналов.
– Нет, рисковать я не могу, - покачал он головой.
– Дело слишком важное.
Время от времени он тер мне руки и плечи, чтобы разогнать кровь.
Я просил, я умолял его меня развязать.
– У меня же гангрена начнется!
– говорил я.
Но нет, мольбы не действовали. Я свой выбор сделал и сообщил ему об этом.
– К тому же, - заверил он, - блаженные острова уже совсем близко.
Позже, днем, он объявил, что чует ветерок, дующий с берега. Потом сказал:
– Жарковато что-то, - и прикрыл глаза от солнца.
Вечером он растянулся на дне шлюпки, выставив мясистые ноги. Он обезвредил меня, связал, и кто знает, что еще выдумает? Я глядел на него и желал самого что ни на есть плохого на свете.
Взошла яркая луна, воздух стал влажным, шлюпка еле ползла. Я шевелил кистями, пытаясь ослабить путы, и вдруг меня осенило: если подползти к рундуку и хорошенько потереться о его металлический кованый угол, то можно освободиться. Я пополз на спине, отталкиваясь пятками. Бейстшоу не шевелился - лежал колодой, наставив на меня ступни, запрокинув тяжелую как камень голову. В драке он сильно поцарапал мне спину, и ссадина, пока я полз, терлась о днище. Я не раз останавливался и закусывал губу, пытаясь удержать крик. Ничего не получалось. Меня охватило отчаяние, и я заплакал - беззвучно, чтобы не разбудить Бейстшоу.
Доползти до рундука я смог только в середине ночи. Когда рубашка поддалась, я принялся за фалинь. В конце концов ослаб и он. Спину жгло от ран, и во мне созрело холодное
Для начала я решил связать Бейстшоу и снять с него очки. А там посмотрим.
Но, наклонившись над ним, полный злобы и мести, держа наготове фалинь, я почувствовал исходящее от него тепло. Я легонько тронул его щеку. У парня был сильный жар. Я слышал, как колотится его сердце - громко, будто канонада, страшно и гулко.
Желание мстить улетучилось. Более того, я принялся о нем заботиться. Проделав дырку в куске холстины, я смастерил себе подобие пончо - ведь вся моя одежда была порвана в клочки - и провел бессонную ночь, ухаживая за ним.
Так Генри Вэр на кентуккийской границе не убил одного из вождей племен Огайо Тиммендикваса, а отпустил его.
Я даже жалел Бейстшоу, думая, сколько бед и разочарований пришлось ему претерпеть на пути к великой цели. Ведь он, пускай не сердцем, а только умом, действительно хотел осчастливить человечество, избавив от греха и страданий.
Весь следующий день он провел в беспамятстве, и, наверно, дело кончилось бы для него плохо, если бы, по счастью, я не углядел на горизонте английский танкер и не просигналил ему. Дело кончилось бы плохо и для меня, поскольку, как выяснилось, Канары мы прошли стороной и подобрали нас уже где-то в районе Рио-де-Оро. Вот тебе и великий знаток мореплавания Бейстшоу! Впрочем, какой спрос с сумасшедшего! Так или иначе, мы едва не погибли в африканских водах, чуть не сгнили там заживо вместе со шлюпкой, питаемые под конец лишь безумными идеями Бейстшоу. Либо он сожрал бы меня, спокойно все взвесив и посчитав это разумным шагом на пути к великой цели.
В общем, нас втащили на борт в весьма скверном состоянии. Первая стоянка корабля была в Неаполе. Там местные власти определили нас в больницу. Спустя несколько недель, будучи уже на ногах, я столкнулся в больничном коридоре с возвращавшимся из душа Бейстшоу. Он был таким же спокойным, уверенным, с гордо поднятой головой. Говорил со мной подчеркнуто холодно - я чувствовал, что он обижен и считает меня виновным в провале его гениального плана. Теперь ему предстояло новое плавание. И никаких тебе Канар. Но исследования, столь драгоценные для судеб человечества, требовалось продолжать и продолжать безотлагательно.
– Поняли ли вы теперь, - втолковывал я ему, все еще возмущенный его самонадеянностью, - как ошибались, вы, великий навигатор?! Послушай я вас, и не видать мне больше никогда моей жены!…
Он внимал моим запальчивым речам, меряя меня взглядом.
– Что ж, - сказал он, - способность действовать разумно, имея в перспективе великую цель, теперь значительно уменьшилась.
– Давайте действуйте!
– вскричал я.
– Спасайте человечество! Только помните, что, следуя своим представлениям, вы бы сейчас кормили рыб!