Приключения Оги Марча
Шрифт:
Я поехал с Хэппи. Он вел автомобиль, хотя и боялся ездить по улицам, населенным иммигрантами, - вдруг задавит малыша, и тогда разъяренная толпа разорвет его на куски.
– Если с их детьми что-то случится, берегись: пусть ты и не виноват - тебе несдобровать.
Он так трясся, что не дал мне руль, считая, будто я недооцениваю опасность. Мы повели наших дилеров по кабакам, пили с ними пиво и обменивались новостями; в этих сонных и затемненных от жары пивнушках, где даже мухи не в силах летать, мы были словно под кайфом - от запаха камфоры в мужском туалете, солодовой горечи, горячей пустоты и глухих ударов мяча в трансляции бейсбольного матча, только усугублявших непонятную, неизвестно отчего возникшую тоску. Мысли о внешнем мире вызвали в памяти Падиллу, размышлявшего о размерах Вселенной; только научный интерес мог умерить ужас этого вопроса. В таких местах, где мохнатые мухи ползают от капли к капле, от звездочки к звездочке, нужно молиться, чтобы, выйдя отсюда, не попасть в безлюдную Вселенную и ничто плохое не коснулось нашего округа в Северном
Такие мысли никогда не волнуют Саймона. Куда бы ни попал, он заставит это место работать на него - других отношений не признает; везде спрятаны доллары - в скалах можно найти воду, пустынные горы способны таить нефть или железо, богатство спрятано в таких местах, куда другие не захотят идти - в бесплодных пустынях, районе Ньюфаундленда, на бедных землях, в антарктических снегах, потемневших от топлива, изготовленного в Техасе или Персии.
Грапек, Дродзь, Матучински - так звали наших дилеров; мы нашли их в хижинах - около церкви, возле похоронного бюро, на временном поселении. Уголь они продавали тоннами или мешками; в их распоряжении имелись грузовики с откидным бортом или самосвалы; их приходилось уговаривать и заманивать обманом, развлекать, предлагать специальные ус-
ловия, льстить, что-то изобретать, рассказывать байки о новых залежах, лицемерно делиться технической информацией о британской тепловой единице и зольности. Хэппи умел вести с ними дела, у него по этой части был талант, сравнимый разве что с талантом судового поставщика; он пил пива не меньше, чем они, стакан за стаканом, и добивался своего. Соблазненные низкими ценами и хорошим углем, они сдавались.
Некоторые продажи провел Саймон. Он дал мне наши рекламные листки для распространения в китайском квартале, предлагая кокс, который китайские прачечные предпочитали всем другим видам топлива, и понемногу приобретал клиентов. Саймон не упускал из вида и иные районы и просил заказы у новых родственников. Чарли Магнус пошел ему навстречу, и мало-помалу дело сдвинулось с мертвой точки.
Саймону хватило политической мудрости участвовать в тендере на подрядные работы для муниципалитета; он встречался с помощниками политических боссов и был на дружеской ноге с блюстителями порядка; он виделся с лейтенантами и капитанами, с юристами, риелторами, игроками и книжниками, с важными людьми, имеющими законный бизнес и собственность. Во время забастовки шоферов и грузчиков полицейские автомобили охраняли два его грузовика от забастовщиков, которые из других машин выбрасывали уголь прямо на улицу. Я сидел в полицейском участке и ждал его звонка, чтобы сообщить копам, когда машина с грузом выезжает с площадки; по-моему, я впервые находился в таком месте на законном основании. Но каким же мрачным был этот участок на Вест-Сайд! Очень мрачным. Порочным, больным, воспаленным и гноящимся. И когда неудачники - выбравшие неправильный путь люди - ходили с опущенной головой, волочили ноги или, напротив, широко шагали, глазели, трепетали от страха, сдавались, на все плевали - неизменный, лишний, никому не нужный человеческий материал, - вам приходило в голову, что ведь весь этот сброд рожден людьми и имеет человеческий облик, а кроме того, абсолютно нетребователен и заведомо обречен. И не забудьте безнравственную жестокость и огромные деньги тех, кто находится на официальной стороне. А ведь это даже не большая тюрьма вроде Ньюгейта, не центральное заведение, а обычный полицейский участок.
В качестве зятя Магнуса и по собственному желанию Саймон был в хороших отношениях с лейтенантом Наззо, хотя среди полицейских имелись и более привлекательные личности. Не представляю, как Наззо это удалось. Полицейскому, который даже посреди шутливой беседы железной рукой берет тебя за плечо, словно при аресте. Однако лейтенант Наззо оставался типажом Валентино [165] , хотя был рыхловат и лицо его после сна долго хранило отпечаток подушки. Мы ходили с ним в «Шез-Паре» - впятером, пока я не начал приглашать Люси Магнус, тогда нас стало шестеро, - ели спагетти и куриную печенку, запивая искрящимся бургундским или шампанским; лейтенант же поглядывал по сторонам как знаток, пришедший из лучшего ночного клуба. Его жена выглядела как женщина на пробации [166]– обычное дело с полицейским лейтенантом. Даже для жены. Будучи итальянцем, он привез с собой стиль древней цивилизации. Так поступают многие из них. Отрубить голову Мазаньелло [167] , повесить выдающихся адмиралов, как сделал Нельсон в неаполитанской гавани. Думаю, все это скрывалось за доброжелательностью лейтенанта, сидевшего в приятной атмосфере «Шез-Паре», смотревшего выступления Ве- лоза и Иоланды [168] и полуголых девиц, которые толком не знали, что делают, но предполагали, будто такое может понравиться усталым мужчинам, решившим отдохнуть. Во всяком случае, этот ночной клуб считался лучшим. Саймон и Шар- лотга посещали его часто - ради деловых знакомств и контактов, а также чтобы их фотографировали при свете вспышек, смеющихся, постановочно обнимающихся, со знаменитостями за столиком - певицей в открытом вечернем платье, с запрокинутым подбородком и великолепными зубами, или главой банка с бокалом в руке - и назавтра снимок появлялся на первой полосе.
165
166
Пробация - вид условного наказания, при котором осужденный остается свободным до повторного правонарушения.
167
Мазаньелло (сокр. от Томазо Аньелло)( 1620-1647) - рыбак, возглавивший антииспанское восстание в Неаполе; был убит вице-королем.
168
Фрэнк Велоз и Иоланда Касадза - известные танцоры, муж и жена, некоторое время выступали в Чикаго; в 1930-е гг. переехали в Голливуд, где с успехом снимались в кино.
Саймон быстро понял важность таких тесных контактов для бизнеса. Разве президент США не провел бессонные ночи в Ялте, потому что Сталин первые два дня не улыбался? Он не мог иметь отношений с человеком, который не поддается обаянию или ведет дела, не симпатизируя партнеру. Должна быть любезность в общении и дружелюбие, чтобы прийти к согласию в решениях, не всегда приятных, и тут может помочь личная притягательность. Вот это Саймон хорошо знал - как понравиться, изловчиться и достичь соглашения с людьми своего круга.
Но я возвращаюсь к середине лета, к самому тяжелому для него времени, когда его терзала возможность обанкротиться; не сомневаюсь, тогда он признался себе, что на самом деле испытывает страх перед Магнусами и боится взятой на себя ответственности. Чувствуя это, я большую часть времени проводил с ним. Не скажу, что никогда прежде мы не были столь близки - он упрямо держал мысли при себе, - но раньше так много не общались. С раннего утра до вечерних сумерек я ездил с ним в машине, останавливаясь в нужных местах - в центре, профсоюзном объединении, банке, маркетинговой конторе на Саут-Уотер, которой управляла Шарлотта по просьбе дяди Робби; на кухне в доме Магнусов, где чернокожая кухарка делала нам сандвичи, или в отдаленной комнате с супружеской постелью - брак все еще таили от близких родственников. За этой дверью глазам открывалась роскошная обстановка. Для молодых комнату отремонтировали, поставили торшеры с шелковыми абажурами, положили коврики у кровати, повесили плотные шторы, скрывавшие вид на переулок и городское варварство - как делают в палаццо, чтобы внутрь не проникал запах канала, - постель устлали атласным покрывалом, а на валик положили дополнительные подушки.
Чтобы сократить путь до комода, Саймон шел прямо по кровати. Он переодевался, оставляя вещи там, где они упали или были скинуты, пинком посылал туфли в угол и нижней рубашкой вытирал пот с нагого тела. Иногда за день он менял одежду три-четыре раза, а другие дни проводил в офисе безразличный и вялый и, просидев в молчании несколько часов, вдруг вставал и говорил:
– Давай-ка валить отсюда.
Порой вместо того, чтобы ехать домой переодеваться, он сворачивал к озеру.
Мы отправлялись к Норт-авеню, где любил купаться покойный председатель. Помнится, он тогда плавал на спине, а я вставлял ему в рот зажженную сигарету. Небрежно разведенные в прыжке ноги Саймона, неловкие движения рук наводили меня на тревожную мысль: не прыгает ли он в воду с мыслью никогда не выныривать, не хочет ли испытать - не лучше ли там остаться навсегда? Всплывал он осунувшийся, ловя ртом воздух, с покрасневшим лицом. Я знал, что искушение никогда больше не показываться на поверхности у него велико. Скрывая это подспудное желание, он плавал вдоль берега, угрюмый, с разглаженными водой жесткими волосами, совершая иногда броски истинного мастера; потом начинался отлив, и множество людей, черные точки на горизонте, спокойная гладь моря - все тонуло в пламенеющих небесах.
Мой брат в водной стихии был подобен Александру в опасном Сиднусе, в холодных струях которого он простудился; я же стоял на берегу в полосатых плавках, готовый в любую минуту прийти на помощь. Вместе с ним я никогда не плавал. Дрожа, брат поднимался по лестнице, слепни жестоко жалили тело, от шума прибрежной ярмарки кружилась голова, и я помогал ему вытереться насухо. Он опускался на камни как больной человек, но, согревшись и придя в себя, с большими, налитыми кровью глазами начинал откровенно приставать к женщинам и девушкам, и если кто-то тянулся за сливой из принесенной на пляж сумочки с завтраком, для него это означало что-то вроде влечения Пасифаи [169] . Потом, стукнув меня по плечу, он мог вдруг завопить как резаный:
169
Пасифая - дочь Гелиоса, жена царя Миноса, мать Минотавра, которого родила от быка.
– Только взгляни на пузо у этой телки!
– совсем забыв, что не только женат, но и помолвлен - прилюдно, на приеме в отеле.
Но он не думал об этом. Он думал о возможностях нового «понтиака», стоявшего у Линкольн-парка, о наличных деньгах; о том, что произойдет на какой-то улице, в каком-то доме, в какой-то комнате и никак не отразится на последующих событиях этого дня. Саймон становился вспыльчивым и похотливым, что проявлялось в поведении, и походке, и наклоненной вперед голове, напряженной шее, как у борца, которого побили, но не сломили, а лишь растревожили.