Приключения Оги Марча
Шрифт:
– Саймон, действительно я сама попросила, - сказала Мама, но не смогла произнести эти слова убедительно - ей всегда не хватало твердости.
– Успокойся, - произнес я и, кажется, добился некоторого эффекта.
Похоже, ему не удавалось выразить первый порыв сердца, не затронув при этом болезненно напоминавшее о себе самоуважение. Бросая незаслуженные проклятия, словно Валаам [172] , он, в отличие от последнего, не имел той внешней поддержки, которая помогла бы ему изменить свою позицию на прямо противоположную, и еще больше запутывался в своем своеволии. Он не мог заступаться за Маму, не требуя, чтобы на него смотрели с уважением.
172
Валаам - месопотамский волхв-прорицатель. За богатые дары собрался помочь царю моавитян и проклясть израильтян, но сам Бог помешал ему произнести проклятия.
Затем Саймон подошел к
– Куда делся пиджак?
– Я отправила его в чистку. Ваша мама пролила на него кофе, - объяснила жена директора.
– Это правда, - подтвердила Мама своим четким, немелодичным голосом.
– Когда пиджак вернут, я его немного ушью, он широк ей в плечах.
Саймон молча смотрел на шкаф, в его глазах застыли ярость и отвращение.
– Если нужно что-то переделать, она может обратиться к хорошему портному. Я хочу, чтобы она достойно выглядела.
Он каждый раз оставлял ей деньги - долларовыми купюрами, чтобы не обманули со сдачей. И дело тут было не в доверии директору и его жене - просто они должны были понимать: он не собирается рассчитывать на их честность.
– Я хочу, чтобы она ежедневно гуляла.
– Это зафиксировано в распорядке, мистер Марч.
– С распорядком я знаком. Вы соблюдаете его, когда вам удобно.
– Я тихо заговорил с ним, и он ответил: - Все нормально. Помолчи… Я настаиваю, чтобы по меньшей мере раз в неделю ее возили к парикмахеру.
– Муж отвозит всех дам вместе. Он не может сопровождать каждую в отдельности.
– Наймите еще одного человека. Можно найди девушку из старших классов, которая ездила бы с ней раз в неделю. Я вам плачу. И хочу, чтобы о ней заботились. Я скоро женюсь.
– Постараемся удовлетворить ваши требования, сэр, - ответила женщина, а Саймон, уловив в ее голосе насмешку, хотя внешне она оставалась невозмутимой, внимательно посмотрел на нее, что-то пробормотал и приподнял шляпу.
– До свидания, Мама.
– До свидания, мальчики.
– И уберите этот хлам, - приказал Саймон, сдергивая одеяло, отчего все булавки рассыпались.
Он вышел, а женщина ядовито заметила:
– Надеюсь, хотя бы ФДР [173] лично его устраивает.
Глава 12
С наступлением холодов дела у Саймона пошли в гору, деньги умножались, и он повеселел. Свадьба справлялась пышно-в главном танцевальном зале крупного отеля. Для приема гостей сняли и губернаторские номера люкс, в них и Саймону с Шарлоттой предстояло провести первую брачную ночь. Я был шафером, Люси Магнус - подружкой невесты. Саймон потащил меня брать напрокат смокинг, который так ему понравился, что он не долго думая купил его. В день свадьбы Мими помогла мне вдеть запонки в крахмальную рубашку и завязать галстук. Мой сосед Кайо Обермарк сидел на моей кровати, свесив толстые голые ноги, и наблюдал за процессом, смеясь подкалываниям и шуткам Мими насчет свадьбы.
173
Имеется в виду Франклин Делано Рузвельт (1882-1945) - 32-й президент США.
– Вот теперь ты и сам точно жених, - говорила Мими.
– Может, и ты вскоре туда же, а?
Схватив пальто, я поспешил прочь, поскольку должен был еще доставить Маму. Для этой цели в моем распоряжении имелся «понтиак». Маму поручили мне. Я должен был не спускать с нее глаз. Саймон распорядился надеть на нее темные очки. День выдался морозный, ветреный, ясный; зеленые волны вздымались, разбиваясь в пену о скалистый берег.
И вот она перед нами - горделивая громада высококлассного отеля, величественный монолит вкупе с бесконечным множеством мраморных деталей - непомерной величины цветочные вазы, статуи, отполированные до блеска металлические поверхности, и теплая роскошь внутри - даже подземный гараж окутывал тебя мягким теплом. А выйдя из белого лифта, ты вступал в Альгамбру из роз, ячеистых потолочных сводов, позолоты и слоновой кости. Овеваемый ароматом тропических растений, утопая в коврах, ты шел по просторным коридорам, ощущая единственную цель всего этого великолепия - угодить тебе, окружив максимальным комфортом. Окружить им твое тело, взлелеять его, искупать в роскоши, окутать мягкими покровами, припудрить пухом благовоний, приготовляя к шелковому блаженству отдыха, погружая в него и насыщая им. Я был в Шёнбрунне и в мадридском дворце Бурбонов, видел, как и чем украшают свое местонахождение власть имущие, но роскошь, ставшая властью сама по себе, без каких-либо внешних ее проявлений и целей, - дело совсем другое. Вернее, цели, возможно, и существуют, но хитросплетение их столь обширно и загадочно, что кажется поверхностным и несущественным. И каково тебе очутиться под этой властью? Я знаю, какие чувства охватывают тебя в старом городе вроде Рима или Венеции: когда видишь вокруг стены, за которыми некогда обитали великие, кажешься себе песчинкой, случайным пятнышком, на секунду мелькнувшим в поле зрения, почти бесцветным, эфемерным, призрачным, порождением их фантазии. Но даже противясь этому умалению, я могу оценить величие древних останков, памятников
Отношение к этому я еще не выработал. Мне до сих пор неясно - «за» я или «против». Но как формируется отрицание и упорное желание его отстаивать? Когда человек делает выбор или чувствует свою избранность? Бывает, он слышит голоса, ощущает в себе мощь святости, талант оратора, поэтический дар Горация, волю камикадзе, и тогда говорит себе: «Ich kann nicht anders [174] , и да поможет мне Бог». Но почему именно я не могу поступить иначе? Может, существует некое тайное послание, с каким человечество обращается к несчастному избраннику, неспособному ему отказать? Может, уклоняясь от некой необходимости, но понимая ее насущность, человеческое большинство выбирает из своих рядов кого-то одного, обязанного сохранять верность поставленной цели? Это ли, другое, но, преодолевая массу препятствий, кто- то становится образцом.
174
Я не могу иначе (нем.).
По-видимому, Саймон, почувствовав мою внушаемость, понял, что на роль образца могу сгодиться и я. Ей-богу, существуют же и ныне правила, забытые и невостребованные, жаждущие найти применение. Вот он и пожелал начать с меня.
Саймон счел необходимым женить меня на Люси Магнус, у которой денег было даже больше, чем у Шарлотты. Вот как он обрисовал мне мое будущее: я смогу закончить свой курс предварительной юридической подготовки и поступить в вечернюю юридическую школу Джона Маршалла, а в дневные часы работать у него. Он будет оплачивать мое обучение и выдавать мне восемнадцать долларов в неделю. В конце концов я стану его партнером. Если же его бизнес мне не подойдет, мы сможем, объединив средства, заняться недвижимостью или, допустим, вложить деньги в промышленность. Если же я выберу адвокатское поприще, мне не придется заниматься мелким крючкотворством, всякими там несчастными случаями и прочими ерундовыми делами за пустяковый гонорар. Мужу Люси Магнус такое не пристало. А кроме того, хотя лично ему и не очень нравится, как выпирают ее ключицы в вечернем платье, она весьма недурна и совсем не против выйти замуж. Он поможет мне в период ухаживания. О расходах я могу не беспокоиться, он предоставит в мое пользование «понтиак», чтобы вывозить ее в свет, начнет всячески восхвалять меня в кругу ее родственников, уничтожит все препятствия на моем пути. От меня требуется лишь не портить игру, стать для них желанным зятем и, насколько это возможно, укрепиться в данной роли. А так - дело верное.
Мы были с ним вдвоем в губернаторском номере - бело- золотой комнате с тяжелыми зеркалами на шелковых шнурах и кроватью в стиле Людовика XIV. Выйдя из стеклянной душевой кабины и обсохнув в толстом махровом халате, он облачился в черные носки и крахмальную рубашку и сейчас лежал, покуривая сигару, и излагал мне этот план с жесткой и четкой практичностью. Распростертое на постели крупное его тело было обнажено ниже пояса. Но не любовь к удобствам и роскоши хотел он мне внушить - он учил меня действовать: не теряться в путанице альтернатив, а, следуя его примеру, ухватывать суть, не размениваясь на финтифлюшки, и в результате достигать желаемого. Таково было его убеждение и, до некоторой степени, мое. Почему бы мне и не жениться на дочери богача? Если не понравится во всем повторять Саймона, разве я не могу построить свою жизнь иначе? Разве невозможно по-другому вскочить на подножку поезда, идущего к роскоши? Ну а если учесть, что Люси отличается от своей кузины, так почему бы и нет? Я был склонен внимательно рассмотреть его предложения и обернуть их к своей пользе. Я так долго повиновался ему, исполняя его распоряжения, тратил на это столько времени, так почему бы не получить за это плату в положенный срок, не скрепить наши отношения официально? К тому же, надо признать, следовать за ним меня толкает и любовь, которую я к нему питаю, и горячее сочувствие его взглядам, хотя в глубине души я их не разделяю. Тем не менее важность, которую он придавал моему отставанию хоть на шаг, и мое упрямство, заставлявшее меня ему противостоять по различным причинам, теперь наконец отступили. Я перестал с ним спорить, и он начал говорить со мной необычно ласково.
Он скатился с кровати, чтобы довершить одевание.
– Теперь будем вместе наведываться в разные места. Я все думал, когда ты наконец начнешь проявлять здравомыслие и начнешь ли, боялся, что так и останешься дурак дураком. Вдень-ка мне запонку с изнанки. Теща подарила! Господи, где же выходные туфли? Всюду эта папиросная бумага валяется - ничего не найдешь! Куда бы ее деть? Сунь в корзину, пусть губернатор выбросит!
– Он издал смешок, нервный, возбужденный.
– Наш мир еще не устоялся, не застыл. В нем есть простор, есть пустоты, если знать, куда сунуться. Посмотреть внимательнее, так место найдется. В конце концов, Хорнер тоже еврей, и, возможно, начинать ему было не легче нашего, а теперь - поди ж ты: губернатор.