Приключения первого бессмертного человека на Земле

Файнберг Владимир Львович

— Виноградники, — сказал он, круто поворачивая штурвал.

Издали стали видны пологие склоны холмов с аккуратными шеренгами кольев, увитых лозами.

— У него там нет причала, — промолвил отец, — Пожалуйста, вынеси на палубу лодку. Ещё минут десять хода и нам придётся встать на якорь. Под килем осталось метров восемь.

— Откуда ты знаешь?

— Эхолот показывает, — он щёлкнул пальцем по экрану одного из приборов.

— Здорово! Мы случайно не в гости к Микеле?

— Случайно – к Микеле. Конечно, к Микеле! Пригласил тебя на праздничный

обед.

Я приволок на палубу лодку. Когда отец с помощью ворота сбросил якорь, мы осторожно спустили её на воду и по очереди слезли по верёвочному трапу.

С непривычки грести короткими вёслами, сидя в резиновом судёнышке было трудно. Несколько раз я обдал отца фонтанами брызг. Наконец, удалось развернуть лодку в нужном направлении, и мы поплыли к берегу.

Яхта начала отдаляться. Она была очень красивая. Не верилось, что этот кораблик принадлежит мне.

— Гребани правым, — сказал отец. —Нужно пристать вон к тому мыску. Смотри, кажется, нас встречают!

Я оглянулся.

Да, это был Микеле. Рядом с ним, опираясь на палку, стояла какая-то полная женщина.

— Встречают всей семьёй, — сказал отец. – Беллина – его жена. Бедняжка, как видишь, тоже пришла. Девушкой попала под поезд. С тех пор ходит на протезе.

— И он женился на одноногой девушке?

— Это же Микеле. А кто ещё в мире мог подарить нам, в сущности, чужим людям из России, такие деньги, предоставить возможность жить в замке?

— А Ольга Николаевна? Отдала нам всё, что имела – свой дом, столько лет заботилась…

На мелководье мы выпрыгнули из лодки, без труда вытащили её на горячий песок крохотного пляжа.

— Чао, рагаццо! – очень пожилая женщина с любопытством смотрела на меня, на мой браслет, высовывающийся из-под рукава футболки.

7

Микеле прекрасно понимал, что после купания, после морской прогулки мы явимся к нему зверски голодными. Для начала он завёл нас в дом, где мы наскоро умылись пресной водой.

Возвращаясь через гостиную к выходу, я обратил внимание на высокую стеклянную тумбочку со стеклянными полками, на которых были разложены непонятные вещицы, сверкающие в лучах солнца. На одной из белёных стен в тонкой рамке висел, видимо, исполненный тушью рисунок – торреадор и бычище нападают друг на друга.

— А фатто лей иль торреадоро? – спросил я Микеле, когда он повёл нас за дом, в виноградник, к накрытому столу, у которого хлопотала Беллина, — Торреадора вы сделали?

Я не знал, как сказать «нарисовали», и был удивлён тому, что он меня понял.

— Но! Квесто э Пикассо!

Микеле поведал о том, как знаменитый художник однажды приехал к нему, целый день пробыл в мастерской, на прощанье нарисовал битву торреадора с быком, подарил.

Пока отец переводил мне рассказ Микеле, я втягивал ноздрями волнующий запах, доносящийся со стоящей под навесом жаровни.

Как оказалось, там жарились какие-то удивительно вкусные колбаски, поданные Беллиной после пасты –

итальянских макарон.

Отец разрешил мне запивать всё это вином. Микеле наливал его в бокалы из глиняного кувшина. Вино было чудесное, его собственного изготовления. Из винограда, вьющегося по опорам над нашими головами.

Всё-таки здорово, когда тебе исполняется шестнадцать!

Потом ели фрукты, пили кофе. Отец и Микеле завели какой-то серьёзный разговор. Я почти ничего не понял кроме того, что речь зашла о Джангозине.

Беллина поманила меня из-за стола. Я шёл за ней в дом, на кухню, глядя, как она тяжело опирается на палку. «Сколько им лет?» —подумал я. На вид Микеле можно было дать и пятьдесят, и за семдесят – так он был поджар, загорел и сух. Словно навсегда законсервировался. Беллина же выглядела очень дряхлой.

Она подвела меня к газовой плите. Там что-то кипело, булькало в кастрюле, наполненной густой коричневой жидкостью.

Она приготовила большое блюдо, перевалила содержимое кастрюли в дуршлаг над мойкой и пересыпала на блюдо груду дымящихся орехов, которые сразу стали покрываться бугристыми оболочками.

— Э пэр тэ, — сказала Беллина, — мандорле кандите.

Это я понял – миндаль в сахаре.

Явно желая поскорей угостить, она ухватила одну из миндалин и выпустила её из пальцев. Закусила губу, поневоле застонала. Орех был раскалённый.

Я взял её руку, чтобы поскорее подуть на обожжёное место. И пока я дул, она смотрела на меня. Потом сказала:

— Ке окки адзурри! Какие синие глаза!

Дело в том, что из-за генетического эксперимента у меня появилось непредвиденное отцом побочное явление – необыкновенная синева глаз. Все, кто меня видят, сразу обращают на это внимание.

Я взял блюдо с миндалём, и мы вышли из дома обратно к столу. Но ни отца, ни Микеле там уже не было.

Беллина показала куда-то в глубину участка. Я направился туда и застал их расхаживающими возле грядок. Чего тут только не росло – помидоры, огурцы, полосатые кабачки цукини, морковь, чеснок. Даже картошка, и та была у Микеле своя собственная.

— Хочешь черешню? – спросил отец, указывая на растущие за клумбой роз раскидистые деревья с высокими подпорками.

Такой крупной, сладкой черешни я никогда не ел, даже не пробовал.

Микеле подошёл ко мне, повёл показывать и другие плодовые деревья – груши, персики, сливы, яблони. В этом саду росли даже апельсиновые деревья, мандариновые. Все стволы были покрашены белой извёсткой – защита от вредителей, тщательно окопаны.

В стороне, на открытом, солнечном месте лежали среди листьев, похожих на лопухи, набирались соком арбузы и дыни. А в самом конце вместо ограды высились кактусы опунции с длинными колючками.

Сад был велик, казалось, слишком велик для такого всё-таки очень пожилого человека, как Микеле. Было ясно, что в этих делах Беллина ему не помощник. «Богатый, известный на весь мир художник, — думал я, — зачем ему это нужно, когда здесь на каждом углу торгуют фруктами и овощами.»