Приключения Тарзана в джунглях

В томной позе разлеглась Тика в тени тропического леса. Она была обольстительна и женственно прекрасна! Так, по крайней мере, казалось Тарзану – человеку-обезьяне, который сидел, притаившись на нижних сучьях дерева и не спускал с нее глаз. Если бы вы видели, как уверенно сидел он на качающемся суку гигантского дерева в девственной чаще джунглей, если бы вы видели его темную от загара кожу, палимую яркими лучами тропического солнца, которое светило сквозь пышную, зеленую листву, шелестевшую над ним, – его стройное, мускулистое тело, приникшее к древесному стволу, сосредоточенное выражение его склоненного вниз тонкоочерченного лица и томный блеск его умных,

Вы бы не поверили, что он младенцем сосал грудь вскормившей его отвратительной, волосатой обезьяны, и что со времени смерти его родителей в хижине на далекой окраине джунглей, у него не было других друзей, кроме упрямых самцов и злых самок из племени гигантских обезьян Керчака. И если б вам удалось прочесть мысли, копошившиеся в его здоровом, нетронутом мозгу – те тайные желания и мечты, которые проснулись в нем при виде Тики, – вы бы сочли историю происхождения Тарзана сплошным вымыслом. Разве мог страстно полюбить обезьяну сын кроткой леди и гордого английского аристократа старинного славного рода?

Тарзан и сам не знал тайны своего происхождения. Не знал, что он Джон Клейтон, лорд Грейсток, имеющий почетное место в палате лордов. Да если б и знал, он бы этого не понял.

Как, однако, была прекрасна Тика! Конечно, Кала была прекрасна, как и все матери, но Тика была прекрасна по-своему – той особой, невыразимой прелестью, силу которой Тарзан стал смутно постигать.

Много лет Тарзан и Тика провели бок о бок. Они были товарищами в детских играх, а Тика еще и теперь любила пошалить, тогда как ее сверстники-самцы стали угрюмыми и мрачными обезьянами. Из всех былых друзей детства, только они оба – Тарзан и она – сохранили природную свою живость и игривость. Этим обстоятельством Тарзан (если б он стал размышлять) и объяснил бы свое растущее влечение к молодой самке. Но сегодня, глядя на нее сверху, с дерева, он в первый раз в жизни обратил внимание на ее красоту. Никогда он об этом раньше не думал. Прежде, играя с нею в пятнашки или прятки, он, как и все обезьяны их племени, восхищался лишь ее ловкостью и быстротой в беге, ее уменьем прятаться в густых зарослях джунглей.

Тарзан стал почесываться, глубоко запустив пальцы в шапку своих темных волос, обрамлявших его красивое, молодое лицо. Он глубоко вздохнул. Только что открытая им красота Тики повергла его в уныние. С завистью глядел он на мягкую красивую шерсть, покрывавшую ее тело. Свою собственную, гладкую, коричневую кожу, он ненавидел всей силой своей души. Он и ненавидел ее, и презирал, и питал к ней глубокое отвращение. Долгие годы он лелеял мечту, что со временем и его гладкая кожа обрастет волосами, как у братьев его и сестер, но теперь он уже не надеялся более. И большие зубы Тики, хотя и не такие крупные, как у самцов, были во сто крат больше и красивее крохотных зубов Тарзана. А ее морщинистый лоб, ее широкий, плоский нос, а ее рот! Тарзан собрал свой рот в комочек, затем, надув щеки, принялся быстро-быстро мигать глазами. Он, однако, ясно сознавал, что эта грубая имитация не передает и в слабой степени подкупающей красоты и грации мимики Тики.

В этот солнечный полдень, когда он любовался ею, показалась на лужайке еще одна обезьяна: Тог – молодой самец.

Неуклюже топтался Тог по сырой траве почти на одном и том же месте. Очевидно, он отправлялся в поиски за пищей, но мимоходом стал медленно приближаться к дереву, под которым отдыхала Тика. Многие обезьяны из племени Керчака находились тут же, поблизости. Одни бесшумно бродили по траве, другие искали в тени деревьев прохлады от горячего полуденного зноя. Изредка та или иная обезьяна подходила близко к Тике, но Тарзан не обращал на это никакого внимания. Почему же он грозно сдвинул брови и судорожно напряг свои крепкие мускулы, когда Тог остановился позади молодой самки

Тарзан всегда дружил с Тогом. В детстве они играли и резвились вместе. Много часов подряд проводили они у воды, лежа рядом, готовясь схватить своими цепкими сильными пальцами Низу, рыбу, как только эта осторожная обитательница темной пучины показывалась на водной поверхности.

Вместе дразнили они Тублата и выводили из терпения Нуму, льва. Почему же встали дыбом короткие волосы на затылке Тарзана, как только Тог подошел вплотную к Тике?

Правда, Тог не был уже теперь той резвой и веселой обезьяной, что прежде. При виде его оскаленной пасти и гигантских клыков, нельзя было и предположить, что Тог когда-то играл с Тарзаном, барахтался и валялся с ним в зыбком торфе. Теперь это был огромный угрюмый самец, мрачный и вечно огрызающийся. Однако с Тарзаном он никогда не ссорился.

Тарзан в течение нескольких минут наблюдал, как Тог приближался к Тике. Он видел, как Тог своей огромной лапой дотронулся до мягкого плеча самки. Но вдруг Тарзан-обезьяна вскочил и мягкими, кошачьими шагами подкрался к ним. Верхняя губа его поднялась, открыв ряд крепких зубов и в то же время свирепое рычанье вырвалось из его широкой груди. Тог повернулся с налитыми кровью глазами. Тика приподнялась и взглянула на Тарзана. Угадала ли она причину его ярости? Кто может ответить на это? Во всяком случае, она была самкой. Она привстала и ласково почесала Тога за ухом.

Тарзан заметил это и в тот же миг почувствовал, что Тика для него не прежняя подруга детских лет, а новое, необыкновенное существо – самое необыкновенное на свете – из-за которой он готов был драться не только с Тогом, но со всеми, кто посягнул бы на нее.

Согнувшись, напружинив мускулы и повернув к врагу свое могучее плечо, Тарзан подвигался все ближе и ближе к Тогу. Он не спускал с Тога своих острых, серых глаз и оглашал воздух грозным глухим рычаньем.

Тог только этого и ждал. Он поднялся тотчас же на ноги. Оскалив свои острые клыки и ощетинив шерсть, он повернулся к Тарзану боком, согнулся и зарычал.

– Тика принадлежит Тарзану! – произнес, вернее издал несколько гортанных звуков на языке человекообразных обезьян, Тарзан.

– Тика принадлежит Тогу! – последовал ответ. Тага, Нумга и Гунто, привлеченные сердитым рычанием самцов, взглянули на них с любопытством, хотя и без особого интереса. Они превозмогли свою сонливость, почуяв в воздухе предстоящую драку. Это все же несколько разнообразило монотонную скучную жизнь джунглей.

У Тарзана через плечо была перекинута веревка, свитая им из трав, а в руке он сжимал охотничий нож, принадлежавший его покойному отцу, которого он никогда не видел.

Своим крохотным умом Тог давно уже успел проникнуться безграничным уважением к блестящему, острому металлическому клинку, которым человек-обезьяна так искусно владел. Этим оружием Тарзан убил Тублата, своего свирепого приемного отца, и Болгани-гориллу. Тог знал это, и держался настороже, обходя Тарзана кругом и готовясь к нападению. Тарзан, чувствуя себя физически слабее и меньше врага, придерживался такого же образа действия.

Временами казалось, что их распря кончится ничем. Так, большей частью, кончались все распри в их племени. Одному из ссорящихся в конце концов надоедало топтаться на одном и том же месте, и он тогда покидал поле битвы, уступая врагу предмет их спора. Так бы кончилась и эта ссора, если бы casus belli был иной. Но Тика была польщена оказанным ей вниманием и предстоящей дракой двух самцов из-за нее. Ей нередко случалось видеть, как самцы дерутся между собой из-за других самок, гораздо более взрослых, чем она. В глубине своего маленького, дикого сердечка она давно уже лелеяла мечту, что в один прекрасный день трава джунглей станет ареной смертельного поединка и оросится кровью самца, сраженного во имя ее насмерть.