Приключения Тонино-невидимки
Шрифт:
— Ни с места! Стойте! Что вы делаете? Тотчас же положите обратно этот каштан…
Тонино так поспешно положил на место глазированный каштан, словно в руке у него было какое-нибудь ядовитое насекомое.
«Попался! — подумал он. — Наверное, я уже перестал быть невидимкой. Теперь меня, конечно, арестуют и посадят в тюрьму».
Тонино в растерянности поднял глаза на продавщицу, но,
— Это вы ко мне обращаетесь? — спросил господин с усиками (скоро мы узнаем, как его зовут).
— Именно к вам! Я видела, все видела! Не успела отвернуться, как вы попытались стащить глазированный каштан. Я все видела в зеркало. И стоило мне крикнуть, как вы отпустили свою добычу.
— Добычу? — пробормотал господин с усиками, едва дыша от негодования. — Добычу? Вы меня, должно быть, за пирата приняли! Так знайте же: перед вами бухгалтер Паллотти!
Запомните это!
— Буду помнить, на носу себе зарублю. Вот видите, даже записываю вашу фамилию, чтобы сообщить полиции. Будь вы хоть трижды бухгалтер, никто не разрешит вам воровать пирожные!
«Как хорошо! — трусливо подумал Тонино. — Значит, я еще невидимка. Какое счастье!
Чуть было не угодил в тюрьму».
— Это я ворую пирожные? — воскликнул невинно обвиненный и стал бить себя в грудь кулаком. — Так знайте же, что я десять лет покупаю в этой кондитерской, а мой дедушка еще до вашего рождения приходил сюда пить кофе с рогаликами.
— Знать ничего не желаю о вашем дедушке! Вас-то я приметила!
— Ты еще вдобавок моего дедушку оскорбляешь! — крикнул, уже совсем выйдя из себя, бухгалтер Паллотти.
— Что здесь происходит? — спросил хозяин кондитерской, который выбежал из другого зала и теперь локтями расталкивал покупателей, с удовольствием наблюдавших за происходящим.
— Он пытался украсть пирожное, — поспешила объяснить продавщица.
— Ничего подобного! Это она оскорбила моего дедушку, нотариуса Джованни Баттиста Паллотти, который в этом, как и во многих других городах, слывет честнейшим! человеком, доблестным патриотом, примерным отцом и мужем!
Короче говоря, ссора разрасталась. Число принимавших в ней участие росло. Все говорили одновременно, и уже ничего нельзя было понять.
Бухгалтер Паллотти неистовствовал. Вот почему его забрали первым, как только прибыла полиция. Двое полицейских схватили его за руки, а третий отнял у него зонтик, которым он грозился избить бедную продавщицу. Затем его силой вытащили из кондитерской.
Тонино хотелось объяснить, как все получилось, он жалел бедного бухгалтера Паллотти и его дедушку — нотариуса Паллотти. Но для этого пришлось бы честно признаться, что он сам украл пирожные. Как трудно порой бывает сказать правду! Жаль! Тонино не сказал правды. Можете ругать его, можете обращаться с ним, как с лгунишкой, он этого заслуживает, а я тут ничего не могу поделать, — нужно все рассказать, как было на самом деле. Я уж не говорю о том, что за историей с пирожными последовало происшествие в кино.
Тонино-невидимка, чтобы позабыть о пережитом страхе и стыде, решил пробраться в кино. Нужно сказать, что во всем городе только одно это кино и бывает открыто по утрам; я не скажу вам, где оно помещается, а не то у вас может появиться желание заглянуть туда вместо школы: ведь фильм из жизни индейцев может вам показаться интереснее истории древнего Рима или десятичных дробей. Тонино забрался в кресло и, увидев, как бешено мчатся по экрану ковбои на необъезженных лошадях, решил позабыть о всех своих бедах.
Заплатил ли он за билет? Конечно, нет: ведь он невидимка, ни один контролер не может взять его за воротник и любезно проводить до кассы, как непременно поступит он с вами, если вы попробуете проскользнуть в кино без билета.
Но переживания сегодняшнего утра оказались слишком сильными для Тонино. Не успел он усесться в кресло, как глаза, не спросив у него разрешения и даже не поставив его в известность, закрылись сами по себе. Одним словом, он заснул и ничего не увидел, а проснувшись, едва успел досмотреть свадьбу ковбоя и женщины с золотыми волосами (кстати, почему в конце фильма ковбои обязательно женятся? Неужели они не могут придумать ничего более интересного?).
Тонино взглянул на часы своего соседа. Половина первого. «Ребята как раз выходят из школы, — подумал он. — Если поторопиться, я еще успею часть дороги пройти вместе с ними».
Глава пятая, в которой Белый Негр издает клич Тарзана
Пятый «Б» еще не вышел с урока. Обычно в самую последнюю минуту учитель начинал диктовать новое задание или вдруг вспоминал, что в учебнике географии необходимо подчеркнуть еще несколько строчек, и тогда школьники с шумом и не без злости раскрывали ранцы, уже давно лежавшие наготове, как багаж для погрузки на океанский пароход, и, достав учебники географии, хлопали ими о парту.
— Немного терпения, — говорил им учитель, — учебники не простыни, вы не прачки…
Итак, отсчитайте семь строчек на странице пятьдесят шестой и подчеркните красным, начиная от слов «Небольшие бухты…»
Вот одна из тех тысяч причин, по которым пятый «Б» всегда покидал школу последним.
Но в это утро учитель ждал, чтобы мальчик, напроказивший с доской, сознался в своем проступке. Все нужные места в учебниках были отчеркнуты, ранцы лежали на партах. Но учитель, скрестив руки, стоял у окна и пристально вглядывался в туман, словно ожидая, что именно оттуда появится виновник.
Белый Негр с нетерпением считал минуты: ведь он при выходе из школы задумал решительно объясниться с Моттой насчет этой истории с дерганием за волосы. Но совсем иное было на уме у самого Мотты. Впрочем, мы сказали: на уме, — а правильней сказать: в желудке. Ведь вы должны знать, что желудок у Мотты особенно прожорливый и ни минуты не может оставаться без дела.
Приближался час, когда едят макароны, и желудок Мотты больше не выдерживал. Он возмущался и ворчал:
— Я голоден, го-ло-ден, го-ло-ден!.. — Его возмущение с каждой минутой становилось все более красноречивым. — Пойдем мы наконец или нет? — ворчал желудок.