Приключения в дебрях Золотой тайги
Шрифт:
Биряков перевёл взгляд на ту часть зала, где обычно устраивались купцы. Остальные гласные обернулись как по команде и тоже посмотрели. Купеческий угол затих.
– Послушаешь нас, громогласных, так выходит, что нам бы только деньгу в банк положить да на ярмарку сгонять. Да правы вы, правы. В одном правы: из-за Базилевского, который в последний момент отказался от моего хлеба, я потерпел убыток, и не малый. Но речь-то сейчас не о том, совсем не о том. Послушайте, господа гласные, что в нашей газете «Енисей» пишут. Специально прихватил прочесть вам, а то не все выписывают, поди и азбуки не разбирают, неграмотные,
По залу прошёл недовольный шепоток. Бирякова побаивались: богат безмерно, резок порой и упрям до невозможности.
– Так вот что пишут: «Известно, что Минусинский музей поднял свой престиж научными изданиями и описаниями коллекций. Нельзя не пожалеть, что представители Енисейской золотопромышленности, видным представителем которой является Енисейский музей со своими горными породами и техническими моделями, остаются глухи к его благосостоянию. Но между тем ознакомление с краем, его естественными богатствами путём описания коллекций музея могло бы вызвать развитие в той или иной промышленной деятельности если не в настоящем, то в будущем».
Биряков закончил читать, посмотрел в сторону Катаева, потом обвёл взглядом зал, словно искал кого-то, и, увидев Калюжного, продолжил.
– Ты, Макар Калюжный, кричишь громче всех. Я так понял, что собственной-то мошной не тряхнешь, сам денег на экспедицию не дашь, да и общественные капиталы трогать не намерен. Правильно, зачем тебе-то? В твоём питейном заведении разве ж до наук!
– Я книгу издал! – громко, так, чтобы слышала вся дума, выкрикнул оппонент. – И газету, вон, поддержал!
– Да лучше бы не издавал, – хмыкнул Биряков. – Вот прочтут потомки твои вирши и подумают, что все нынешние поэты такого уровня были. Я вот вслух стал читать своей собаке Макаровы стихи, так она завыла, прости Господи.
Зал дружно засмеялся, разразился аплодисментами. Все знали страсть купца Калюжного.
– Не писал бы ты стихов, Макар! Купец ты хороший, деньги тебя любят, а слова прочь бегут. А про газету и вовсе стыд. Ты же деньги за публикацию своих виршей заплатил! Вот помощь так помощь!
Зал зашёлся пуще прежнего. Биряков поднял руку, желая говорить дальше. Лицо его стало серьёзным.
– Да ладно, Макар, не обижайся. А вот скажите-ка, большинство здесь собравшихся, куда ваши детки да внучата каждую среду ходят? Молчите? Так я сам скажу— в музеум. Они там практические занятия проводят. А музей-то что, с неба свалился?! Там ведь всё по камешку, по косточке, по картинке такими, как Катаев, собрано, из разных экспедиций свезено. Вот и думайте, господа хорошие, помогать Катаеву, или нет. А что Базилевский сего дела не финансирует, так тому причина имеется. Вам не хуже моего известно – он мой хлеб в прошлом году не купил, а я ему в этом не продал. Теперь рабочие с приисков бегут, не с голоду же помирать. Ему другие-то – посредники – ценник задрали… Впрочем, это дело наше с ним, а вот экспедиция, то другое – общее. Чтобы трескуны ни говорили, будто слова на ветер пускаю, последнее моё слово такое: пять сотен даю Катаеву для поездки на Подкаменную Тунгуску. Наша землица, нам её и обустраивать. Никакие другие, пардон, ландшафты, мне не нужны, но мою тайгу не отдам никому. Торговать с англичанином или с датчанином в радость, а чтоб тайгу забрать – накося выкуси.
Биряков с силой хлопнул рукой по председательскому столу. Председательствующий вздрогнул, колокольчик в его руке тихонечко зазвенел.
Шум поднялся невообразимый. Теперь уже спорили между собой гласные, все разом. Громче всех оказался Макар Калюжный. Уж как ни побаивался он Бирякова, но всеобщее посрамление стерпеть не мог. Он что-то выкрикивал, пытаясь во всеобщем шуме что-то доказать миллионщику.
Напрасно председательствующий тряс колокольчиком, стучал карандашом по графину, призывая гласных к порядку. Дума волновалась, и не было такой силы, которая бы заставила этих людей угомониться и вновь стать чинным собранием отцов города.
А шумели потому, что Бирякову, человеку бывалому, либералу и миллионщику, за всей этой затеей виделось нечто такое, чего сами они постигнуть и разглядеть не смогли.
…На следующий день енисейцы узнают подробности думских дебатов из местных газет и решат дело по-своему: помогут, как всегда, миром. Кто чем сможет, тем и вложит свою лепту в катаевскую затею. Чиновник сделает взнос, заезжий литератор опубликует статью и передаст гонорар Катаеву, таинственный доброжелатель пришлёт немного денег. И Макар Калюжный не останется в стороне, хотя шумел и бил себя в грудь, что не вложит ни копейки, но, поостыв и прикинув все за и против, отпишет Катаеву необходимые для путешественников вещи аж на тысячу рублей! Переплюнул-та-ки Бирюкова Макар и вошёл в историю!
Все они составляли сибирское общество, делом рук которого – знаменитыми галереями, зданиями театров, университетами и училищами, музеями и книжными коллекциями – мы сегодня гордимся и наслаждаемся. Эти люди сумели победить беспамятство.
Жили Катаевы недалеко от Большой улицы в собственном доме, который купец Базилевский переписал на своего приказчика, когда у того родился первенец Степан. Ценил купец Катаева. Хотя тот и наёмным работником считался, но, по сути, был и добрым советчиком, правдивым ответчиком, и полезным работником. На слово его Базилевский полагался не раз, и всё выходило честь по чести.
Жена и сын встречали Катаева у калитки.
– Ну вот, мои дорогие, скоро в путь. Согласилась дума экспедицию снарядить! Хоть и кричали, и ругались, а согласились.
– Ура! Плывём! Когда? – радостно загалдел Степан, сын Катаева. Исполнилось ему только пятнадцать, а силой и ростом, слава Богу, уже под стать отцу.
Катаев обнял сына и жену.
– А скоро и поплывём. Вот только к Ядринцеву и Клеменцу в Географическое общество съезжу. Нужно посоветоваться, карты поглядеть. А ты, Марья, что улыбаешься, словно праздник какой в доме?
– Ты Николенька, сейчас мне видишься точь-в-точь, как тогда в Красноярске, помнишь?
– Ас чего забывать-то? – расхохотался Катаев. – Но ты-то, девка, тоже хороша! Видишь, человек прилёг, спит, с усталостью прощается, – так нет, обязательно побудку устроить надо!
…Познакомились они в Красноярске. Вышло чудно— и смех, как говориться, и слёзы. Нет, вначале слёзы, потом уже смех. Работал тогда Катаев у купчины рискового. Тот разорился вконец, дело продал за гроши и сгинул. Остался Катаев гол как сокол. Денег нет, родных тоже – сирота, приткнуться негде. Собрал нехитрый скарб в котомку – и за ворота.