Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Это было по-человечески понятно; я не могу на него сердиться. Напротив, я искренне симпатизирую этому незаурядному человеку, в каком-то смысле легендарному, и по-прежнему испытываю признательность за то, что он доверил мне постройку моего первого корабля.
В конце концов благодаря Бессу я располагаю небольшой суммой, полученной за восемь месяцев тяжелейшей работы на пляже Эль-Мукаллы.
XXV
Отравленная стрела
Несмотря на жестокое разочарование, постигшее меня, когда я оказался ни с чем и простился с надеждой стать обладателем корабля, построенного по моим чертежам, я все же не намерен отказываться от своих
На этот раз стапель будет располагаться не в Адене, у англичан, а в Обоке, французском протекторате. Скромной суммы, выплаченной мне Бессом за судно, которое он уступил британскому Адмиралтейству, хватит как раз для того, чтобы заплатить работникам, принимающим участие в осуществлении моего нового проекта.
Что касается материала — досок, шпангоутов, гвоздей, такелажа и т. п., — то ничего этого в настоящий момент нет — все поглощает война.
Первое, что надлежит сделать, — это узнать, можно ли найти в Абиссинии доски для обшивки корпуса. Я рассчитываю, что на лесопильном заводе, принадлежащем мсье Эвалле, расположенном в ста двадцати километрах от АддисАбебы, на склоне горы Джам-Джам, мне удастся приобрести нужные мне восьмиметровые доски.
В путешествие я беру с собой Габре. Этот славный парень на седьмом небе от счастья: скоро он вновь увидит свою родину. Без него мне там не обойтись, ведь придется изъясняться на местных наречиях, а он владеет абиссинским, языками оромо (на нем говорят галла) и гураге.
У перрона на джибутийском вокзале стоит небольшой поезд, окруженный шумной толпой туземцев. Он смахивает на толстую гусеницу, пожираемую муравьями.
Габре, который никогда не путешествовал иначе, как на своих двоих, с тревогой ждет, что будет дальше, и сидит на скамейке в отведенном для туземцев вагоне, застыв в сосредоточенной неподвижности.
Тут и пастухи из племени исса со смазанными салом волосами, не расстающиеся со своими пиками и небольшими кожаными щитами, и сомалийцы в белых одеяниях, и женщины с детьми на спине, держащие на руках козу или большие сосуды, наполненные кислым молоком, которое проливается на соседей.
Наконец поезд трогается с места и ползет среди пустыни, заваленной черными камнями, медленно поднимаясь к абиссинскому плоскогорью.
Унылая страна, где нещадное солнце делает землю бесплодной, с лысыми холмами, состоящими из риолита, окисей металла, окрашенными в странные цвета, красные или желтые, с пятнами зеленой, как бы из окиси меди, почвы.
И эта картина остается неизменной на протяжении трехсот пятнадцати километров.
Спускаются сумерки, воздух становится прохладным. Поезд по-прежнему ползет наверх, ведомый двумя задыхающимися локомотивами, и незадолго до наступления темноты прибывает в Дыре-Дауа. Он вновь отправится в путь только на следующий день.
Я ужинаю в отеле «Бодолакос», когда появляется Габре вместе с Маконеном, которого он встретил здесь в деревне. Они познакомились в Дубабе, в ту пору, когда Маконен ждал там моего приезда у шейха Иссы [65] .
65
См. «Тайны Красного моря». (Примеч. авт.)
Я выхожу на террасу, так как Маконен не осмеливается войти в этот зал, где сидят одни «каваджи». Он осыпает поцелуями мои руки, и его лицо светится радостью.
Он хочет ехать со мной, и у меня не хватает духа сказать ему «нет». В самом деле, я сохранил искреннюю симпатию к этому человеку с глазами дикаря, и с удовольствием беру его с собой.
Еще два дня езды в этом плетущемся черепашьим шагом поезде, и мы высаживаемся в Аддисе.
В городе еще ощущается то беспокойство, которое оставляет после себя гражданская война. Революция, опрокинувшая Лиджа Яссу и поставившая на трон Таффари, окончилась совсем недавно. На большом фикусе, растущем на площади Св. Георгия, болтаются повешенные. Казнь состоялась два дня назад. Согласно закону, они должны провисеть еще один день. Народ должен увидеть плоды совершившегося правосудия, надо, чтобы осужденные максимально послужили в назидание другим.
Впрочем, эти мученики, чьи тела вращаются на ветру, мало кого беспокоят, и кишащий людьми субботний базар ничуть не омрачен данным обстоятельством.
Сам того не желая, на следующий день после моего приезда, а точнее в субботу, я стал очевидцем наказания вора, которому отрубили руку. Эта процедура совершается на площади и изумляет своей простотой. Воины, приведшие осужденного, подают знак, и мясник на минуту покидает свой прилавок. Покупатели остаются ждать его возвращения.
Он точит свой нож на камне профессиональными автоматическими движениями. Затем, словно перед ним баранья туша, мясник отсекает человеку запястье, деловито отделяя связки, не торопясь и не обращая внимания на брызгающую и льющуюся потоком кровь.
Если у несчастного есть родственники, то они приносят блюдо с горячим маслом, куда погружают кровоточащую культю. Подвергшийся наказанию человек подбирает свою кисть, которая после его смерти должна быть погребена вместе с ним. Он может уходить, он свободен, правосудие свершилось…
Если же родных у него нет, то он умирает здесь же от кровотечения, и это никого не волнует. Когда труп начинает смердеть, группа заключенных тащит его на веревке через весь город, чтобы похоронить в полях.
Это возмущает чувства европейцев, но жителям этой страны наше правосудие, как мы его понимаем, показалось бы неэффективным и абсурдным [66] .
Обедая у Эвалле, я выслушиваю рассказ о бандах разбойников, разоряющих страну.
Это арестанты, которые бежали из тюрем, воспользовавшись революцией. Мне советуют не ездить в Джам-Джам. Но я всегда слабо верил в истории о разбойниках и, несмотря на ужас, охвативший мсье Эвалле, мирного женевца, я решаю тронуться в путь на следующий день утром.
66
Эти наказания отменены сегодня в Аддисе новым императором Хайле Селассье I после его воцарения на престоле, но они еще применяются в отдаленных провинциях, которые пока не подчинены его власти. (Примеч. авт.)
Плохой мул, старое ружье системы грае и браунинг — вот и все мое снаряжение. Габре и Маконен составляют мой эскорт.
Я не беру с собой палатку, рассчитывая пройти этап и заночевать на полпути на мельнице Водетто, в Аддис-Салеме.
Вечером, ложась спать, я чувствую жар. После озноба обнаруживается жестокая лихорадка, с головной болью и ломотой. Это, без сомнения, приступ малярии или грипп.
Я принимаю порцию хинина и в четыре часа утра собираюсь с силами, чтобы двинуться в путь. Габре спит снаружи, перегородив собой порог, несмотря на прохладу. В уснувшей гостинице ему удается каким-то чудом раздобыть кофе, который он подогревает на костре ночного сторожа. Горячий напиток немного взбадривает меня, и мы уходим по каменистым дорогам, какими были в то время улицы этого города, а точнее, огромного эвкалиптового леса, в чаще которого прячется город.