Приключения в Красном море. Книга 3(Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз)
Шрифт:
Судя по размерам мелких животных, чаек и других морских птиц, сидящих на карнизе самой высокой скалы, до острова остается примерно полмили. Я подношу к глазам бинокль и с изумлением обнаруживаю, что точки, которые я принял за птиц, оказываются людьми. Я стал жертвой оптического обмана, и теперь горы предстают передо мной в своих истинных размерах.
Следовательно, нас отделяет от острова не полмили, как я полагал, а более двух миль. Волны становятся меньше, но на подходе к острову образуется тяжелая косая зыбь. Ветер вновь обретает силу, и, спустив все паруса и включив двигатель, я держу курс на остров. Несмотря на относительное спокойствие моря, шквалы затрудняют наше продвижение, сбавляя скорость менее чем до одного узла.
По мере приближения к берегу шквалы становятся сокрушительными, ветер проносится над вспенившимся морем и обрушивается на рангоут с воем, в котором слышатся пронзительные крики, хрипы контрабаса и треск. Мачта содрогается, и вместе с ней сотрясается все судно. Только безучастная ко всему машина по-прежнему работает под звуки песни Мухаммеда; парусник продвигается с трудом, но продолжает свой упорный ход, преследуемый шквалом, к которому добавляется муссон.
Через час мы достигаем подножия гор, и берег уже виден во всех подробностях. Скалы образуют полукруг, протянувшийся вдоль всего острова примерно на шесть километров; их острые шпили напоминают развалины древней монастырской ограды. В центральной части раскинулись обширные долины, покрытые блеклой травой и кустарником с синеватой листвой.
Скалы, вырастающие из прибрежного песка, служат предупреждением о подводных рифах, и, несмотря на прозрачность моря, я не решаюсь приближаться к берегу.
Мы становимся на якорь на довольно большой глубине на надежном каменистом дне, и, несмотря на два брошенных якоря, вполне возможно, что нас отнесет в море.
Черные точки, видневшиеся на вершине плато, превращаются в людей, которые подают нам непонятные знаки с берега.
Мы спускаем шлюпку, и я посылаю двух матросов за разъяснениями. У самого берега на них обрушивается огромный вал и накрывает с головой; все исчезает под слоем пены, но тотчас же море выбрасывает их на берег. Подбежавшие люди хватают лодку и вытаскивают ее на землю.
Все обмениваются традиционными приветствиями и затем усаживаются на корточки. Переговоры продолжаются несколько минут. Вернувшись на судно, матросы докладывают, что это место, как я и предполагал, непригодно для стоянки, и нам придется причалить к острову с другой стороны, где можно найти воду, и стоянка гораздо лучше укрыта от ветров.
Этот маневр продолжается почти до самого заката. Наконец я высаживаюсь на берег, чтобы осмотреть остров и познакомиться с местными жителями довольно странного вида. У этих арабов такая же темная кожа, как и у сомалийцев. Лишь вьющиеся, а не курчавые волосы отличают их от африканцев. Население острова состоит из трех семей, насчитывающих в общей сложности двадцать пять — тридцать человек, которые принадлежат к одному роду. Они не поддерживают никаких связей с материком.
Рассказывают, что некогда из Персидского залива прибыл корабль с могущественным кади [12] и его прекрасной дочерью. Она должна была выйти замуж за султана Мукаллы, сурового, но очень богатого старика. Девушка, смирившаяся со своей участью, подобной судьбе всех дочерей ислама, печально вздыхала при мысли об унылых развлечениях гаремных женщин.
Капитаном парусника был тридцатилетний араб с острова Джерба, обладавший представительной внешностью. На второй день перехода проказник-ветер унес паранджу, и при виде восхитительного лица пассажирки капитан влюбился с первого взгляда. Глаза юной невесты, блестевшие, возможно, сильнее, чем следовало, помутили его разум. Ночью он повел корабль прямо на рифы к востоку от острова. Сделал ли он это по собственной воле или Аллах внял мольбам девушки? Так или иначе, но с помощью двух матросов — суданских рабов ему удалось спасти одну из шлюпок. Он перенес в нее потерявшую сознание девушку и, даже не думая спасать ее отца, повез свою добычу к острову.
12
Кади — мусульманский судья. (Примеч. пер.)
Кади, как это ни странно, утонул, несмотря на поразительную живучесть людей подобного сорта, которых, как говорит народ, надо забивать палками, как и старух, поскольку они отравляют всем жизнь. Уцелевшие поселились на острове, чтобы избежать возможных осложнений на материке. Прекрасная дева вскоре стала яблоком раздора, и ревнивый капитан, не желавший ни с кем делить свою добычу, в одно прекрасное утро был найден с перерезанным горлом. Матросы, менее щепетильные и более практичные, чем их капитан, поделили женщину между собой, стали жить в согласии и произвели многочисленное потомство.
В результате многолетнего смешения кровей получилась превосходная темнокожая раса, представители которой унаследовали тонкие арабские черты своей прародительницы и крепкое телосложение, мускулы и шелковистую кожу африканцев.
Стройные женщины с высокой грудью и широкими бедрами беззастенчиво показывают свое обнаженное тело и сильные ноги. Мне не забыть девушку, которая глядела на меня изумленными влажными глазами серны, в то же время рассеянно поглаживая свои твердые полные груди, чтобы смахнуть прилипший к ним песок.
Жители острова ловят рыбу накидной сетью; они питаются дарами моря, а излишки высушивают и четыре-пять раз в год отвозят рыбу на рынок, где меняют ее на рис, ткани и разные мелочи, необходимые в хозяйстве.
В то время как матросы наполняют бочки водой, я осматриваю остров, представляющий из себя нагромождения гранитных скал, испещренных глубокими трещинами и впадинами вулканического происхождения. Мы следуем по песчаному дну оврага, где не видно ни травинки, только высохшие чахлые кусты, которые месяцами ждут дождя под палящим солнцем. Мне кажется, что я оказался на мертвой планете.
После долгих блужданий между скалами, напоминающими своими причудливыми очертаниями доисторических чудовищ, мы приближаемся к подножию высокого скалистого плато, образующего естественный навес. Под его укрытием живут семьи тех, кого мы только что видели.
Прежде всего мне бросаются в глаза огромные белые кучи рыбьих костей, словно на подступах к гнезду хищной птицы, которая кормит рыбой своих птенцов. За этой свалкой в тени скалы сидят несколько полураздетых женщин, окруженных стайкой голых ребятишек. Они глядят на нас с изумлением. Рядом девушки сушат на солнце рыбу, разрезанную на две части. Эта сцена под палящим солнцем кажется мне видением из первобытной жизни.
Присутствие одного из моих темнокожих матросов немного ослабляет их испуг при виде белого пришельца. Я дивлюсь гостеприимству местных женщин, несравнимому с отношением к чужакам со стороны прибрежных племен. Убедившись, что я не представляю опасности, меня усаживают под сенью скалы, где вместе с запахом тухлой рыбы веет свежестью с моря.
Ко мне приближается девушка, прижимая к обнаженной груди панцирь черепахи, на котором, как на подносе, лежат желтые, прозрачные, как янтарь, шарики. Она ставит странное блюдо у моих ног и, покачивая бедрами, возвращается к своим подругам, занятым сушкой рыбы. Это не что иное, как яйца черепахи или, точнее, только желтки; белок лишенных скорлупы, обтянутых пергаментной пленкой яиц не свертывается при высокой температуре, и только желток становится твердым при варке. Поэтому яйца напоминают янтарные шарики и после однократной просушки на солнце могут сохраняться бесконечно долго.