Приключения в стране бизонов
Шрифт:
— Однако, полковник, наши враги довольно веселый народ, — сказал Фрикэ, — а истинный весельчак не может быть безнадежно жесток. Возможно, с ними еще можно будет столковаться? Как вы думаете?
— Я думаю, мистер Фрикэ, что даже самый здоровый из нас уже обречен. Если б вы только понимали, что они говорят! Они смеются как тигры, если только это можно назвать смехом.
— Стало быть, дело очень серьезно?
— А вы еще сомневались? Эти скоты придумывают для нас самые утонченные муки и пытки и при этом хохочут. Вы тоже знаете, что я не трус. И уверяю вас, в эту минуту я испытываю страх. Не умереть я боюсь — нет. Раз смерть пришла, так чего уж ее бояться. Но я боюсь тех ужасных мучений, которые нас ожидают перед смертью.
— Перспектива не из веселых.
— Если бы у меня были свободны руки, я бы всадил в себя нож. Если бы случайно у меня дрогнула рука, я бы стал умолять вас: ради Бога, убейте меня, господа!
— Значит, для нас все потеряно? Нам конец?
— Во всяком случае это произойдет не сегодня, потому что нам не дают есть.
— Действительно, не дают, и я начинаю чувствовать сильнейший голод. Кстати, разве наши друзья «каменные сердца» не могут сюда явиться и выручить нас?
— Не смею на это надеяться.
— А я смею. Двести молодцов с винчестерами — да ведь это сила! От здешних негодяев ничего не останется.
— Они их и ждать не станут. Кажется, мы сейчас двинемся в путь. До их племени несколько дней пути, и нас приведут в главную деревню, чтобы показать женщинам и детям. Там нас будут с неделю по крайней мере сытно кормить, чтобы мы хорошенько отъелись и подольше бы могли вытерпеть казнь, а не умерли бы в самом ее начале.
— Спасибо, полковник, за разъяснение. Стало быть, у нас в запасе есть еще несколько дней, а там, быть может, и выручка подоспеет. Но я проголодался и намерен потребовать, чтобы меня накормили. Как вы считаете, monsieur Андрэ?
— Скажу, что я с тобой совершенно согласен. У меня в желудке тоже черт знает что делается. Я хочу попросить кусок дичины.
— Эй, вы там! — крикнул Фрикэ на своем невообразимом английском языке. — Не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить?
Ответа не было.
— Что же вы на меня уставились, точно гуси, услыхавшие тромбон? Кажется, ясно: мы голодны, нужно нас покормить. Пленных всегда кормят.
Никто и бровью не повел, будто не поняли.
— Вот дикари! — проворчал по-французски Фрикэ.
При этих словах с земли вдруг поднялся старик-индеец, одетый в разношерстную полуевропейскую мишуру, и подошел к пленным.
— Дикари? — проговорил он с удивлением.
— Ну да, дикари, а то кто же? Вы мало того что нас связали, вы еще и голодом нас морите.
— Зачем голодом? Надо кушать.
— Да ты, ирокез этакий, умеешь говорить по-нашему?
— Французы?.. Вы французы?..
— Ну да, французы. Из самого Парижа. А тебе что?
— Я… знавал… отца де Смэ.
— Ты знавал отца де Смэ, миссионера? — с живостью вскричал Андрэ.
— Да, отца де Смэ… Отца сиуксов-дакотов.
— Не похвалил бы он вас за такое обращение с нами, — перебил Фрикэ. — Но об этом после. А пока давайте нам есть и пить и развяжите нас, а то у нас отекли и руки, и ноги.
Старик отошел к группе воинов, среди которых ораторствовал Кровавый Череп, и произнес какую-то длинную фразу. Ему возражали, потом долго горячился индеец с изуродованной головой, но старик упорствовал и в конце концов, должно быть, убедил, потому что через четверть часа он вернулся к пленным и положил перед ними солидный кусок мяса.
— Вот за это спасибо, дедушка. А теперь развяжи-ка вот эти веревки: они совсем сдавили ножки и ручки бедненькому мальчику Фрикэ.
Старик несколько секунд колебался, но потом исполнил просьбу парижанина.
— Браво, старик! Теперь господину Андрэ разрежь. Monsieur Андрэ — это вот тот брюнет, который все молчит, но обо всем думает. Так. Господин краснокожий, вы добры, как сам крупитчатый папушник. Ну, теперь вот ему, — продолжал Фрикэ, указывая на американца.
— Нет! — резко ответил старик..
— Почему?
— Нет, нет и нет, — повторил тот с невыразимой ненавистью. — Он не француз. — Он — Длинный Нож.
— Ну и что же?
— Нельзя! — отрезал старик и на кончике ножа поднес к губам ковбоя кусок мяса.
— Так вы будете кормить его сами с ножичка? Надо же! А, по-моему, лучше бы просто развязать.
— Нет.
— Ну, дедушка, не будь таким сердитым. Ведь мы от вас все равно никуда убежать на можем.
Фрикэ встал и потянулся, разминая отекшие члены. Потом вдруг ему пришла странная фантазия перекувырнуться через голову. Индейцы перестали есть и громко захохотали.
— А! Это им нравится! Ну что ж, будем продолжать в том же духе.
С пронзительным и веселым криком отчаянный клоун перекувырнулся через голову еще и еще раз; прошелся колесом перед почтенной публикой, проделав ряд уморительных штучек, как настоящий клоун, и закончил представление умопомрачительнейшим grand-'ecart. Индейцы пришли не только в изумление, но и в восторг. По рядам их пробежал гул и одобрительный ропот.
— Вот что значит получить законченное воспитание! — балагурил Фрикэ. — Но это еще не все. Если угодно, милостивые господа и милостивые государыни, я вам покажу и другие вещи. Господа, не желает кто-нибудь из вас помериться со мной французским или английским боксом? Молчат. Неужели никто так и не желает?
Андрэ хохотал от всей души, глядя на проказника.
— Итак, — продолжал Фрикэ, — бокс вам не надобен. Ну, а не возьмется ли кто-нибудь перепрыгнуть через трех лошадей, поставленных рядом?
Он смело схватил за повод одну из лошадей, стреноженных неподалеку, и повел было ее на открытую площадку, поросшую, словно газон, густой и короткой травой. Лошадь испугалась белого человека и встала на дыбы. Индейцы, заподозрив покушение на побег, окружили Фрикэ с угрозами. Тот обратился к старику и объяснил ему свое намерение. Добряк, испытывавший к юноше симпатию, знаками показал, что понял суть дела. Он сам подошел к лошади, взял ее за узду, успокоил свистком и знаком подозвал юношу, чтобы тот взял ее.