Приключения Виконта Адриланки
Шрифт:
— Но он, по меньшей мере, жив?
Льючин, в выражении лица которой, как мы уже сказали, было что-то холодное — на самом деле невероятно холодное для Иссолы — смягчилась и сказала, — Да, милорд. Не будет никакого вреда, если мы скажем вам, что он жив и здоров, во всяком случае был в то время, когда писал нам последний раз, то есть в Рыночный день этой недели.
Кааврен наклонил голову, благодаря за это сведение, потом опять поднял ее и сказал, — А вот ответ на вопрос, который вы имели честь мне задать: В
Шант и Льючин кивнули — и каждый из них кивнул так, как если бы пожал плечами.
— Более того, — продолжал Кааврен, — я хочу поговорить с ним.
— Возможно, — сказал Шант, — что он не очень хочет говорить с вами. Я говорю это потому, что он не сделал этого. Правда, до сегодняшнего дня, вы тоже; и, как вы сами должны понять, я не могу взять на себя ответственность решать за него.
Кааврену показалось, что в течении разговора он потерял моральное преимущество — даже если оно у него вообще было. — Я бы очень хотел, — сказал он, подумав какое-то мгновение, — услышать от него самого, правда ли то, что вы мне сказали.
— И даже если так, — сказал Шант, — будете ли вы уважать то, чего он сам хочет?
— Нет, — сказал Кааврен.
— Хорошо, — сказал Шант и на этот раз действительно пожал плечами.
Внезапно Кааврен заметил, что дрожит от гнева и требуется вся его сила воли, что держать себя в руках.
— Он мой сын! — воскликнул Кааврен.
— Он наш друг, — холодно сказал Шант.
— Сэр, — сказала Льючин. — Разве вы бы не поступили точно так же ради своего друга, если бы он попросил?
— Мой друг не стал бы… — Он оборвал себя, осознав, что если бы он высказал свою мысль до конца, из этого не получилось бы ничего хорошего.
— Стал бы что? — спросил Шант, в глазах которого вспыхнул огонь.
Кааврен не отвел взгляд. — Не пытайтесь провоцировать меня, молодой Дзур; я клянусь вам, что ничего хорошего не получится, если мы с вами начнем играть в эти игры.
— А почему и нет? Я уже не сражался — сколько?
— Двенадцать недель, — сказала Льючин. — И вы не должны сражаться сейчас.
— И тем не менее…
— Вы можете себе представить, — продолжала Льючин, — что почувствует Пиро, когда узнает, что вы и его отец поубивали один другого? Вы можете объяснить мне, что будет хорошего, если вы и дальше будете так действовать?
Кааврен кивнул головой. — Мадам, вы замечательно сформулировали мои мысли.
— Очень хорошо, — сказала Льючин.
— Вы правы, — сказал Шант, с сожалением вздыхая.
— Итак, сэр, — продолжала Льчин, — если вам больше нечего сказать…
— Пожалуйста, — сказал Кааврен.
Льючин опустила глаза. — Мне очень жаль. Я все понимаю, но не могу. Он доверил это нам и только нам. Сделать то, что вы просите, означало бы предать его.
Кааврен задумался, потом сказал, — Хорошо, но вы можете, по меньшей мере, передать ему, что я хочу поговорить с ним?
Льючин медленно кивнула. — Очень хорошо. Это, действительно, я могу сделать.
— И очень скоро, — добавил Шант.
Кааврен встал, скованно поклонился каждому из них, и взял свой пояс с рапирой, хотя и не надел его, пока не оказался снаружи. Затем он опять сел на своего коня и медленно поехал по Адриланке, потуже натянув на плечи свой тяжелый шерстяной плащ.
Однако, вместо того, чтобы вернуться в Особняк Уайткрест, он повернул на Улицу Канала, и, спустя короткое время, оказался в Гостинице Канала, где заказал себе еды и горячую кляву. Хозяин объяснил, что в его заведении не подают этот самый благородный напиток, но несколько мелких монет убедили его отправить мальчишку вниз по улице, и юный Текла быстро вернулся с дымящимся стаканом напитка, приготовленным именно так, как хотел Тиаса — он сделал это тем более охотно, что Кааврен был единственным дворянином в гостинице, и вообще первым, кто вошел в ее дверь за весь год, и хозяин надеялся, угодив ему, привлечь новых клиентов.
Кааврен сел в угол и, не торопясь, выпил свою кляву, а, закончив, заказал еще один стакан, который ему принесли даже еще расторопнее, чем первый. К тому времени, когда Кааврен допил его, он вполне созрел, чтобы съесть ленч, что он и сделал, умяв целую тарелку тушеного мяса ягненка с толтым куском поджаренного хлеба и стаканом вина. Свой ленч он ел медленно, и не по тому, что смаковал тушеное мясо (хотя, на самом деле, это было совершенно почтенное мясо, каким ему и полагается быть), а скорее для того, чтобы потянуть время.
И он был вознагражден, потому что едва гостиничный слуга успел убрать тарелку и получить заказ на второй стакан вина, как к Кааврену уже присоедился еще один человек.
— Желаю вам доброго утра, Пэл.
— Утра? Мой друг, уже давно заполдень.
— Неужели? Ну, тогда дело хуже; полдня потряно.
Пел улыбнулся ему такой улыбкой, которой только он, или возможно другой Йенди, умел улыбаться. — Я бы не сказал, что потерял время, мой друг.
Кааврен внимательно поглядел на него.
— То есть вы хорошо использовали этот день?
— Кочечно. И даже очень хорошо.
— Тогда вы…
— Сделал открытие.
— Как, так быстро?
— А почему еще, как вы думаете, я здесь?
— Понятия не имею. Так как, что касается меня, моя идея полностью провалилась.
— Я думаю, что не полностью.
— Но это правда; единственное, что пришло мне в голову — попросить их узнать у Пиро, согласится ли он дать мне знать, где он находится.
— Не посчитайте это за хвастовство, дорогой друг, если я вам скажу, что предвидел, что все так и произойдет?