Приключения Жихаря
Шрифт:
– Хорошо, – сказал царь. – Дело ваше я разобрал, сейчас буду судить и рядить…
Он поманил к себе Жихаря и Будимира и что–то нашептал им. Жихарь побежал по торговым рядам, Будимир почистил перья.
Пока богатырь бегал, толпа успела разделиться надвое и ожидала решения, чтобы тут же признать его несправедливым и затеять бой. Тут бы досталось всем: и двухголовым, и безголовым, и премудрым, и в перьях, и с конскими копытами.
Подоспевший Жихарь протянул царю свою добычу. Царь подозвал к себе двухголового.
– Вот
– Богодул. Зимогор, – ответили обе враз.
– Так вот, Зимодул, вот тебе смоляной вар. Возьми его в рот, жуй и не смей выплевывать, что бы ни случилось.
В наступившей тишине двухголовый взял у царя липкий комок. Рука его долго колебалась, в какой изо ртов отправить вар, но одна из голов победила, а вторая только напрасно щелкнула зубами. Заиграли желваки на скулах удачливой головы, и скоро варом ей накрепко склеило зубы. Голова мучительно замычала, и тут по знаку царя Будимир лихо взлетел вверх и давай долбить онемевшую голову в самое темечко.
Другая, свободная от вара голова заорала от лютой боли. Царь жестом велел петуху прекратить и спросил:
– Все видели? Все слышали? Больно только одной голове, а кричит совсем–совсем другая! Это о чем нам говорит? Это нам говорит о том, что головы целых две, а душа таки одна! И доля на эту душу тоже полагается одна.
– Верно! Верно! – закричали сторонники Лутони.
– А ведь верно! – отозвались бывшие приверженцы Богодула–Зимогора.
И бросились друг на друга – только не с пинками и зуботычинами, а с объятиями и поздравлениями.
Поклеванная голова кое–как выковыряла вар из зубов, и обе завопили в два голоса:
– Нечестно! Калеку обидели! Царь Соломон поспешил утешить:
– Зато я с вас и судебные издержки как с одного и того же человека взыщу!
И назвал пеню – такую, что головы Зимогора–Богодула с горя стали колотиться друг о дружку.
Решил внести свою лепту и Принц Яр–Тур:
– Ежели сэры Зимогор и Богодул договорятся промежду собою братски и полюбовно, я мог бы снести лишнюю голову, нимало не повредив другую…
Таким образом в это утро торжище на площади превратилось в судилище, а судилище в свою очередь – в гульбище, но никак не в побоище, чего боялся староста.
На площади уже накрывали столы, и Жихарь надеялся, что золотой ложке будет нынче большое заделье. Староста предложил наперед сводить гостей в баню, а уж потом, намывшись и напарившись, приступить к торжеству. Долго думали, как быть в этом случае с Китоврасом, но Соломон припомнил, что один из владык славной западной державы своей волей ввел не то что кентавроса, а натурального коня, и не то что в баню, а в государственный совет. Это всех убедило.
Принц Яр–Тур воспитывался в тех краях, где моются лишь по великим праздникам в медном котле с горячей водой, а у Соломона во дворце было сразу несколько бассейнов, в том числе и с розовым маслом; ни про какие веники они отродясь не слыхали.
Баня была скатана из могучих бревен, полы старательно отскоблены добела.
Сильно запросился в баню и Будимир. Ему толковали, что там станет он не гордый кочет, но мокрая курица. Он все равно лез, махал крыльями – видно, не хотел оставаться один. Решили посадить его в предбаннике стеречь одежду и оружие. Старостины домочадцы пообещали свежее белье.
Жихарь плескал золотой ложкой на каменку, Яр–Тур шарахался от клубов пара, Китоврас распаривал копыта в четырех лоханях, а царь Соломон наглядно объяснял приятелям, что такое обрезание и какая от него великая польза.
Дошел черед и до веников. Принц поначалу счел действия Жихаря за позорное наказание розгами и полез было в драку.
– Гляди! – кричал богатырь, орудуя двумя вениками зараз. – Царю не зазорно, а тебе, вишь, зазорно! Это же лечение!
Временами выходили охладиться в предбанник. Будимир вел себя как–то.
неспокойно, бегал по углам, тосковал. «Хватит тебе, дурной!» – утешал Жихарь. Париться новичкам понравилось всем, особенно Китоврасу – здоровье–то у него было лошадиное. А вот царь начал хвататься за сердце.
– Душно мне, – сказал он и принюхался. Тут и Жихарь увидел, что сквозь щели ползет потихоньку сизый дымок.
– Это что еще такое? – возмутился он и торкнулся в дверь. Она не поддавалась.
– Сэр Джихар, – обратился к нему Яр–Тур, – вы не заметили, что за пища была на праздничных столах, за которыми нас якобы ждут?
– Пища как пища, – ответил Жихарь, ударяя в дверь плечом. Дым становился гуще.
– Вы видели миски с кашей из белого сарацинского пшена с изюмом? Мне как–то довелось отведать этого кушанья на тризне степного витязя Одихмантия…
– Ах, так они уже и поминки по нам готовят?! – заорал Жихарь, с разбегу врезался в дверь и еще раз заорал.
– Воистине, лучше пойти в дом плача, чем пойти в дом пира, – сказал царь Соломон. – Никому верить нельзя, особенно людям.
Китоврас отстранил Жихаря и стал выбивать дверь задними копытами – с тем же успехом.
– Бревнами заложили, – прошептал Жихарь. – За что?
Вместе с дымом в баню проникли и тонкие язычки пламени. Дышать сделалось трудно.
– Что творите, изверги! – крикнул Жихарь, а больше кричать ничего не стал:
если уж так постарались завалить дверь, значит, намерения у хозяев самые серьезные и ни на какие крики они обращать внимания не собираются.
Царь Соломон опустился на лавку, надел золотой венец и, кое–как отмахиваясь ладонями от дыма, вещал:
– Порвется серебряный шнур, и расколется золотая чаша, и разобьется кувшин у ключа, и сломается ворот у колодца…