Прикосновение горца
Шрифт:
Цирцен Броуди стоял перед зеркалом и внимательно рассматривал свое отражение. Он задумчиво потер небритую челюсть. У Лизы нежная кожа, поэтому ему надо бы бриться почаще. Но это не самое главное. Проблема в том, что, хотя Лиза последнее время благосклонно принимала знаки его внимания, она все равно держала его на расстоянии. Цирцен понимал, что нужно время, чтобы Лиза свыклась с мыслью о том, что она – его будущая жена, и он должен помочь ей в этом...
Ради Дагды, кого он пытается обмануть? Себя? Он просто хотел ее до умопомрачения. Сцена из будущего, которую видел Цирцен,
Впрочем, не только она. Еще недавно лорд Броуди был суровым воином с кодексом строгих правил, а теперь он стал просто влюбленным мужчиной, обуреваемым одним желанием – быть рядом с Лизой. Еще несколько месяцев назад он отвергал физическую близость, находя для этого десятки причин. А теперь он находил десятки причин в пользу этой самой близости и страстно желал ее.
И он чувствовал, что Лиза тоже хотела этого, но что-то сдерживало ее. Ожидание становилось просто невыносимым. Он должен соблазнить ее для ее же пользы, чтобы Лиза, наконец, раскрылась, вдохнула полной грудью и перестала винить себя в грехах, которых не совершала.
Цирцен завязал волосы в «конский» хвост и задумался о том, стоит ли ему побриться, но нетерпение взяло верх. Прошло более получаса после ужина, и Лиза, наверное, уже в постели.
Он присоединится к ней. Сегодня будет их ночь.
Лиза сидела у себя в комнате у камина и, потягивая сидр, тоже размышляла о том, почему, собственно, она сдерживает себя. После того как она вышла, наконец, из своих покоев и с каждым днем все больше ощущала вкус к жизни, лорд не раз давал ей понять, что хочет физической близости с ней. И каждый раз она почему-то его останавливала. Почему? Она ведь сама хотела этого, но что-то мешало ей отдаться во власть своих чувств. Лиза не знала, что именно, но не могла же она спросить об этом у Цирцена.
Еле слышный стук в дверь прервал ее мысли.
– Войдите. – Она искренне надеялась, что это не Гиллендрия с очередными платьями и украшениями.
– Лиза, это я, – услышала она голос Цирцена. Он вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь.
Лиза поставила вино на стол и выпрямилась в кресле. «Только ничего не говори, – мысленно взмолилась она, – просто поцелуй меня и не давай мне времени опомниться».
– Я хотел обсудить с тобой кое-что. – Цирцен подошел к ней и, взяв за руку, заставил подняться с кресла.
– И что же?
Он посмотрел ей в глаза.
– Я всю жизнь был воином и не умею складно говорить, – с этими словами Цирцен зарылся лицом в ее волосы, а затем приник губами к ее губам.
Это был самый страстный и романтический поцелуй, на который он был способен, и Лиза бессильно прижалась к нему. Цирцен застонал и сжал ее в объятиях, с мучительным нетерпением ожидая, когда она ответит на его порыв. Но ответа не последовало.
Он вздохнул и немного отстранился.
– Ну, в чем дело, девочка? Что не так? Лучше уж сопротивляйся, как в тот вечер, когда Брюс обручил нас. Думаешь,
Лиза опустила взгляд.
«Нужно быть решительнее, – подбодрил себя Цирцен, – иначе она опять ускользнет, а я не должен оставлять ее одну наедине с ее горем».
Лиза отошла от него и села на кровать. Это было хорошим знаком – значит, она не боялась будущего поля боя.
– Чего ты ждешь? – Он присел рядом и был благодарен ей за то, что она не отодвинулась. Они просто сидели рядом, касаясь друг друга плечами. – Помнишь, что ты сказала мне, когда попала сюда и боялась, что я убью тебя? Ты сказала: «Я ведь еще почти не жила». И эти слова многое рассказали мне о тебе. В них было и горе, и отчаяние, и желание жить и дышать полной грудью. Так в чем же дело? Живи так, как ты всегда хотела.
Цирцен был прав, тысячу раз прав, Лизе именно этого и хотелось, но то, что он так хорошо понимал ее и разговаривал с ней как ее личный психолог, разозлило ее.
Цирцен с понимающей улыбкой посмотрел на нее.
– Давай, злись на меня, кричи. Дай выход тому, о чем ты никогда не говорила вслух. Ты ведь считаешь, что обязана страдать, потому что твоя мама умирает, а я хочу, чтобы ты жила полнокровной жизнью здесь, сейчас, со мной.
Ее руки нервно комкали одеяло. Он прав. Лиза считала, что обязана страдать, поскольку умирает ее мать, и каждая улыбка или приятное событие – это предательство по отношению к ней. Да, Лиза иногда улыбалась и даже смеялась, но потом она ненавидела себя за это. Как смеет она улыбаться, когда дни ее мамы сочтены? Цирцен подсказал ей причину, по которой она не могла ответить на его чувства.
– До каких пор ты будешь казнить себя за грехи, которых не совершала? Сколько тебе нужно еще страдать, чтобы почувствовать, что ты настрадалась достаточно? Жизни хватит?
– Иди к черту... – прошептала она.
– За то, что читаю твои мысли? Девочка, поверь, мне ты можешь рассказать все что угодно, и я пойму тебя. Ты не виновата в катастрофе и болезни своей матери, но ты почему-то наказываешь себя, отказывая себе в праве быть счастливой. Ты же такая юная, и в твоих чувствах и желаниях нет ничего постыдного. Возьми меня. Сейчас. И живи. Сейчас.
– Иди к черту... – еще тише повторила Лиза. Так долго сдерживаемые чувства к Цирцену, казалось, стали еще сильнее.
Слова Цирцена все еще звучали у нее в ушах, но вдруг их перебил другой голос, так похожий на голос мамы, что Лиза вздрогнула:
«Хватит казнить себя. Он прав, и ты это знаешь. Думаешь, я не вижу, что ты делаешь с собой? Живи и будь счастлива, Лиза».
У нее задрожали руки. Живи? А она умеет? Знает как? Сможет ли она после стольких лет отчаяния стать счастливой?
Лиза взглянула на Цирцена. Великолепный горец, полудикарь, но гораздо более благородный, чем большинство мужчин из двадцать первого века. Нежный, любящий, понимающий. Лучшего мужа ей не найти.
Что ж, решила она, я должна жить дальше.
Лиза из двадцать первого века внезапно исчезла, а с кровати поднялась новая Лиза. И эта новая Лиза стояла перед лордом Броуди, словно ожидая его приказаний.
– Сними платье, – попросил он.
У нее перехватило дыхание.
– А ты?