Прикосновение хаоса
Шрифт:
— Я серьезно. Рен не переставал говорить о том, что у него есть брат по имени Ривер. Он говорил о нем как о реальном человеке, настолько реальном, что я ему поверила. Он разговаривал с ним по телефону и через компьютер, но я никогда не видела и не слышала его. Он все время говорил, что сейчас неподходящее время для встречи. Хотя я встретила его сегодня.
Я продолжаю рассказывать о том, что произошло, о том, как Рен иногда становится другим человеком и как на него влияет Ривер, которого я называю «его плохой стороной». Я также рассказываю им о Ребекке и ее сыне, о Нью-Хейвене и о том, как они все еще забирают детей с улицы.
— Я не знаю, Скар, — говорит мой отец, когда я перевожу дыхание. — Я мало что знаю об этой болезни, и я определенно никогда раньше не слышал о Ривере. Тебе не кажется, что это всплыло бы раньше? Я не могу поверить, что это проявляется без предварительных признаков.
— Я тоже не уверена, но нам нужно это выяснить. Нам нужно обратиться к психологу и помочь ему…
— Нам сейчас ничего не нужно делать, кроме как отвезти тебя домой к твоей маме, — настаивает папа. — Все остальное может подождать до завтра.
Нет, я не могу ждать до завтра.
— А как насчет тебя, Кью? Ты когда-нибудь слышал, чтобы Рен говорил о Ривере, или видел что-нибудь необычное?
Мой брат молчит. Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, он молча смотрит в окно. Когда он наконец заговаривает, в его голосе нет никаких эмоций.
— Все, что я знаю, это то, что он всю жизнь был моим лучшим другом, прежде чем предал меня самым ужасным из возможных способов. Я пытался найти объяснение, любую причину, почему он внезапно так изменился. Это могло бы все объяснить, но, как и вы двое, я на самом деле мало что знаю об этом расстройстве. Не думаю, что нам следует делать поспешные выводы. В любом случае, он пытался навредить Аспен, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его за это.
— Я действительно думаю, что он болен, — говорю я. — Он делает это не нарочно.
— Я просто не хочу, чтобы ты искала оправдания. И даже если ты права, и у него раздвоение личности, все равно все это будет делать он или, по крайней мере, часть его.
Мои плечи опускаются. Очевидно, что с Квинтоном сейчас не поспоришь. Я бросаю взгляд на отца, сидящего рядом со мной. Выражение его уставшего лица дает мне понять, что он глубоко задумался. По крайней мере, он не отвергает меня полностью. Все, что мне сейчас нужно сделать, это убедить его, что Рена стоит спасти. Я должна сделать это не только для него, но и для себя.
2
РИВЕР
Гребаная сука.
Эти два слова продолжают повторяться в моей голове, как только я просыпаюсь на холодном твердом полу. Как долго я здесь нахожусь? Понятия не имею. Мое зрение немного размыто, когда я открываю глаза. На улице все еще светло, так что прошло не так уж много времени. Впрочем, достаточно, чтобы она успела уйти. Эта тупая гребаная сука.
Потому что она ушла. Я как будто чувствую ее отсутствие, поэтому знаю, что я здесь один. У меня раскалывается голова в том месте, куда эта маленькая шлюшка ударила меня. Мое зрение все еще затуманено, но становится лучше, когда я поднимаюсь на ноги. Комната кружится, и мне приходится прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах, в то время как мой желудок, кажется, переворачивается внутри. Требуется несколько медленных, глубоких вдохов,
И все из-за нее. И еще потому, что Рен потерял из виду цель.
Я сказал ему, что мы не можем доверять ей, но этот бесполезный придурок, конечно, меня не послушал. Он все испортил. Разрушил мой план, мою месть, мою гребаную жизнь. После всего, через что мы прошли, после всей нашей работы и часов, проведенных за обсуждением каждой детали того, что нам обоим нужно было бы сделать, он решает позволить маленькой сучке изменить его мнение. Как будто она теперь его семья или что-то в этом роде. Как будто она важнее меня. Важнее крови.
Я всегда знал, что мне лучше одному. Без женщины, которая морочила бы мне голову и путала приоритеты. Сколько раз я говорил ему, что нам нужно оставаться сосредоточенными на нашем деле? Сколько раз я напоминал ему, зачем мы вообще все это затеяли?
Каким-то образом мне удается доковылять до кухни и открыть кран с холодной водой. Плескать мне в лицо ледяной водой — все равно что втыкать крошечные иголки в кожу, но этого достаточно, чтобы я еще немного пришел в себя. Я все еще борюсь с жестокой головной болью, и иногда у меня двоится в глазах, но я жив. Все наладится.
И как только это произойдет, я позабочусь о том, чтобы маленькая сучка, которая сделала это со мной, сожалела об этом до своего последнего вздоха… что не заставит себя долго ждать после того, как я доберусь до нее. Для нее это будет казаться мучительной вечностью только благодаря ущербу, который я планирую нанести. Медленно. По одному надрезу за раз.
Подставляю ладонь под кран, набираю немного воды и отхлебываю. Это помогает. Как будто это пробуждает мои внутренности, разливаясь по груди. Хотя это ни черта не помогает, чтобы остудить мою кипящую ярость. Она кипит уже слишком долго. Потребуется гораздо больше, чем прохладная вода, чтобы остудить ее.
Годы. Большую часть моей жизни. Все это время внутри меня горел огонь. Ненависть толкает меня вперед. Это то, что иногда помогает мне дышать, когда воспоминания слишком тяжёлые и слишком болезненные и хотят раздавить меня своим весом. В такие моменты ненависть — мой лучший друг. Ярость. Потребность в мести.
Мне приятно ощущать воду на затылке, когда я плещу на него, прежде чем закрыть кран. Сейчас здесь так тихо. Все, что я слышу, — это стук собственного сердца. С каждым ударом моя голова болит все сильнее, но я не могу ее унять, как бы сильно не старался. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу лицо другого человека, который предал меня. Человека, который должен умереть за то, что он сделал.
Хотя теперь у нее новое лицо — лицо Скарлет. Мне нравится помнить ее такой, какой она была перед тем, как ударила меня по голове. С широко раскрытыми глазами, в ужасе, сопротивляющаяся, хотя в этом не было никакого смысла. По крайней мере, я так думал, пока она не доказала обратное.
Она должна умереть. И не только потому, что у меня из-за нее образовалась шишка на затылке. И не потому, что она оставила меня здесь умирать. Потому что она настроила Рена против меня. До того, как он трахнул ее, нас было двое. У нас было все, что нужно. Была цель, причина просыпаться утром. Я мог забыть худшие воспоминания, пусть даже ненадолго, потому что мне было на что направить свою энергию. У меня были планы.