Прилив
Шрифт:
— Я нанес этот городок на карту, — сказал Фьюлла. — Я выстроил его, и те, кто ловит сардины из весельных лодок, смогли послать своих детей учиться в университет. Никто не любит туристов, но те немногие, что развлекаются и тратят деньги здесь, возвращаются в свои маленькие дома счастливыми. Так вот, Креспи приехал работать для меня и я доверял ему. Время от времени он отправлялся в Марсель и в другие города. В этом не было ничего необычного. У человека много дел. Три года Креспи спокойно работал и приносил пользу. Затем он женился
— Продолжайте, — сказал я.
— Креспи очень хорошо понимает мир, в котором живет. Я-то сродни фермеру. Если вижу поле, то спрашиваю себя: как можно заработать здесь небольшие деньги и сохранить его? Если Креспи видит то же самое поле, то задается вопросом: как можно сорвать здесь большой куш, и ему наплевать как на то, сгорит ли оно, потом так и на то, задушит ли дым соседей. То же самое со страховкой. Разумеется, можно богатеть на страховании. Но Креспи хочет все и сразу и потому обманывает, идет на мошенничество, убивает, чтобы замести следы. Он — животное из трущоб; у этого Креспи есть мозги, но чувства у него отсутствуют начисто.
Фьюлла вздохнул и передернул плечами.
— И вот, — сказал он. — Разоряются люди, старые друзья, оттого что Креспи предоставляет им заем, а они полагают, что это ссуда от патрона и можно чувствовать себя непринужденнее, чем с другими кредиторами. Но это заем от Креспи, а он человек жесткий.
Я вспомнил, что говорил мне Тибо о рухнувшем плане возврата ссуды.
— У Креспи есть друзья в производстве наркотиков. Он покупает у них по дешевке грязные деньги, одалживает их, а возвращаются они к нему уже отмытыми. Если же люди не могут рассчитаться в срок, то попадают в беду.
Мне вновь вспомнился Тибо, лежащий в луже крови на полу каюты «Аркансьеля».
— Так вот, — продолжал патрон. — Старых людей напугало все это. Они стали уезжать, а сюда хлынули лавочники с грязными руками. Моя жена тогда была еще жива. Она всегда дружила с художниками и любила Сен-Жан за его живописность. Москитов, ветер, болота — весь набор. И всегда говорила мне: не трогай того, не трогай этого, не наноси ущерба природе. А я обычно возражал: дескать, необходимо, чтобы дети получали образование, чтобы молодежь имела работу и тогда могла бы оставаться в родных местах. Потом жены знакомых стали рассказывать ей, что вытворяет Креспи. Поначалу она не верила этому. Но потом поняла. И заболела. И сошла в могилу. Говорили, будто у нее рак. Но это Креспи разбил ее сердце. Расскажи ему, дочь!
Бьянка подняла глаза. Они были полны слез.
— Моя семейная жизнь с Креспи длилась шесть месяцев, — сказала она. — В день похорон моей матери он пил шампанское и громко благодарил Бога за то, что убрал старую суку с его дороги. «Старую суку!»
Слезы хлынули из глаз Бьянки.
— Я сказала ему, что ухожу. Креспи ответил: отлично, уходи, от тебя нет больше никакой пользы.
Патрон переломил свою сигару пополам и швырнул ее в камин.
— Вот как обстоят дела, — сказал он.
— Зачем вы рассказываете мне это? — спросил я.
— Потому, что вы стали другом семьи. — Фьюлла опустил руки на колени и устремил на меня свой пристальный взгляд. — Вы можете помочь нам. Но не станете делать этого, не поняв нас.
В камине потрескивал огонь. Я глотнул вина и спросил:
— Так почему Креспи был здесь сегодня вечером?
Глаза Фьюлла неожиданно приобрели оценивающее выражение. Я и так выслушал слишком сентиментальный рассказ. Фьюлла задумался, говорить ли мне правду.
— Расскажи ему! — потребовала Бьянка.
То, что ты обнаружила в отношении Креспи?
— Патрон! Расскажи ему, — настаивала она.
Фьюлла махнул на нее рукой.
— То, что... — начал было он.
— Хорошо же, — прервала его Бьянка. Она была разгневана. — Я вам расскажу. Креспи — деятелен, безнравственен, алчен как волк. Мой отец стареет. И потому он, мой благородный отец, проживает в том же городе, что и этот ублюдок.
Губы патрона посинели.
— Перестань! — сказал он.
— Нет уж. Ты хотел знать, почему я покинула дом? Да потому, что не хочу жить в городе, где ты сделал меня шлюхой Креспи.
Воцарилась тишина, лишь дрова потрескивали в камине.
Бьянка встала. Щеки ее пылали. Глаза блестели слезами гнева.
— И сейчас я оставляю тебя в этой мерзости.
Фьюлла сделал пару шагов вслед за ней, но затем передумал и тяжело опустился на жесткий стул.
— Женщины, — сказал он, силясь улыбнуться. — Так что вы собираетесь делать здесь, в Сен-Жане?
— Я приехал, чтобы вызволить из беды свою дочь.
Фьюлла улыбнулся.
— Ваша дочь, — сказал он, — немного напоминает мне Бьянку, когда она была в том же возрасте. Красивая, темпераментная, всезнающая... Фьюлла пожал плечами.
— Так, сейчас она считает, что восхитительно проводит каникулы с... «интересными» людьми. И вы не в состоянии переубедить ее.
Я кивнул. Нельзя не заметить, что патрон — человек проницательный.
— Весь вопрос в том, как вы убедите ее уехать?
— У меня есть некоторые улики против Креспи. Я собираю остальные.
Фьюлла дотянулся до своего стакана. Когтистая кисть его руки дрожала.
— Вы поработали со страховками, — сказал он. — Мне говорили, что вы наводили справки. Полагаю, вы найдете деятельность Креспи... вызывающей интерес.
— Я тоже так считаю.
— Хорошо, — сказал Фьюлла. — Я предоставлю вам доказательства. Если они немного заденут и меня, вы обеспечите мне освобождение от ответственности. Так ведь?
Я уклончиво хмыкнул.