Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
И они пошли по проходу дальше, а после и побежали. Там был крутой подъем, и с каждым шагом смрад логова слабел; сердце забилось ровнее, и сами собой двигались ноги. Но полуслепая злоба хватки не разжала: она таилась где-то позади, а может, рядом и по-прежнему грозила смертью. Наконец-то повеял холодный разреженный воздух. Вот он, другой конец прохода. Задыхаясь от тоски по небу над головой, они кинулись к выходу — и снова, отброшенные назад, поднялись на ноги.
Выход был прегражден, но не камнем, а чем-то пружинисто-податливым, однако неодолимым. Воздух снаружи сочился, свет — ничуть. Они снова ринулись напролом и опять были отброшены.
Подняв
— Паутинка! — сказал он — Всего-то навсего? Но каков паук! Долой ее, руби ее!
И он с размаху рубанул мечом, но паутину не рассек. Она спружинила, как тетива, свернув клинок плашмя и отбросив руку с мечом. Три раза изо всей силы рубанул Сэм, и наконец одна-единственная паутинка перерубилась, свилась и свистнула в воздухе, задев Сэмову руку: он вскрикнул от боли, сделал шаг назад и поднес руку к губам — подуть.
— Ну, этак мы за неделю не управимся, — сказал он. — Что будем делать? Как там глаза — не появились?
— Да нет, не видно, — сказал Фродо. — Но меня их взгляд не отпускает; не взгляд, а может, помысел — они быстро что-нибудь надумают. Как только светильник ослабеет или угаснет, они явятся тут же.
— Ну, влипли все-таки! — горько сказал Сэм, но гнев его превозмогал усталость и отчаяние. — Чисто комары в марле. Чтоб этот Горлум лопнул! Фарамир обещал ему скорую и злую смерть, так вот чтоб поскорее!
— Нам-то что с этого, — сказал Фродо. — Погоди еще! Попробуем Терном — все-таки эльфийский клинок, а в темных ущельях Белерианда, где его отковали, водилась паутинка в этом роде. А ты постереги и в случае чего отгони глаза. Вот, возьми звездинку, не бойся. Держи ее повыше и смотри в оба!
Фродо подступил к плотной серой сети, полоснул по ней между узлами широким взмахом меча и быстро отскочил. Блистающий голубой клинок прорезал паутину, как лезвие косы — траву: веревки-паутинки взметнулись, скукожились и обвисли. Для начала было неплохо.
Фродо рубил и рубил, пока не рассек всю паутину, сколько хватало руки. Свисавшее сверху охвостье покачивалось на ветру. Вырвались из ловушки!
— Пойдем! — крикнул Фродо. — Скорей! Скорей!
Его обуяла дикая радость спасения из самых зубов смерти. Голова у него кружилась, как от стакана крепкого вина. Он с криком выскочил наружу.
После зловонного мрака черная страна показалась ему светлым краем. Дым поднялся и немного поредел; угрюмый день подходил к концу, и померкли в сумерках красные зарницы Мордора. Но Фродо чувствовал себя как при свете утренней надежды. Он у вершины стены, еще чуть выше — и вон Кирит-Унгол, щербина в черном гребне между каменными рогами. Рывок, перебежка — и на той стороне!
— Вон перевал, Сэм! — крикнул он, сам не замечая, до чего пронзительно: высоким и звонким стал его голос, освобожденный от смрадного удушья. — Туда, к перевалу! Бежим, бежим — мы проскочим, не успеют остановить!
Сэм бежал за ним со всех ног, но и на радостях не терял осторожности и озирался — не покажутся ли глаза из-под черной арки прохода, да, чего доброго, не только глаза, а вся туша, страх подумать,
Исстари жила она здесь, исчадие зла в паучьем облике; подобные ей обитали в древней западной Стране Эльфов, которую поглотило море: с такой бился Берен в Горах Ужасов в Дориате, а спустившись с гор, увидел танец Лучиэнь при лунном свете на зеленом лугу, среди цветущего болиголова. Как Шелоб спаслась из гибнущего края и появилась в Мордоре, сказания молчат, да и маловато сказаний дошло до нас от Темных Времен. Но была она здесь задолго до Саурона, прежде чем был заложен первый камень в основание Барад-Дура. Служила она одной себе, пила кровь эльфов и людей, пухла и жирела, помышляя все о новых и новых кровавых трапезах, выплетая теневые тенета для всего мира, ибо все живое было ее еще не съеденной пищей и тьма была ее блевотиной. Ее бесчисленные порождения, ублюдки ее же отпрысков, растерзанных ею после совокупления, расползлись по горам и долам, от Эфель-Дуата до восточных всхолмий, Дул-Гулдура и Лихолесья. Но кто мог сравниться с нею, с Великой Шелоб, последним детищем Унголиант, прощальным ее подарком несчастному миру?
Несколько лет назад с ней встретился Горлум-Смеагорл, превеликий лазун по всем черным захолустьям, и тогда, во дни былые, он поклонился ей, и преклонился перед ней, и напитался отравой ее злобы на все свои странствия, став недоступен свету и раскаянию. И он пообещал доставлять ей жертвы. Но вожделения у них были разные. Ей не было дела до дворцов и колец, ни до иных творений ума и рук: она жаждала лишь умертвить всех и вся и упиться соком их жизни, раздуться так, чтоб ее не вмещали горы, чтоб темнота сделалась ей тесна.
Но до этого было далеко, а меж тем как власть Саурона возрастала и в пределах царства его не стало места свету и жизни, она крепко изголодалась: и внизу, в долине, сплошь мертвецы, и в Логово не забредали ни эльфы, ни люди, одни разнесчастные орки. Жесткая, грубая пища. Но есть-то надо, и сколько ни прокладывали они окольные ходы мимо нее от башни и перевала, все равно попадались в ее липкие тенета. Однако она стосковалась по лакомому кусочку, и Горлум сдержал обещание.
«Поссмотрим, поссмотрим, — частенько говорил он себе, когда злобища снедала его на опасном пути от Привражья до Моргульской долины, — там поссмотрим. Сслучись так, что она выбросит кости и тряпье, — и мы найдем ее, мы ее заполучим, нашу Прелесть, подарочек бедненькому Смеагорлу, который приводит вкусненькую пищу. И мы ссбережем Прелесть, в точности как поклялись, да-ссс, унесем ее, а уж потом… потом мы ей покажем. Мы сквитаемся с нею, моя прелесть. Мы потом со всеми сквитаемся!»
И пряча эти мысли в темных закоулках души, надеясь утаить их от нее, явился он к ней снова с низким поклоном, покуда спутники его безмятежно спали.
А что до Саурона, то Саурон знал, где ютится Шелоб. Ему была приятна ее голодная и неукротимая злоба, приятна и полезна — лучшего стража для древнего перевала, пожалуй, и он бы не сыскал. Орки — рабы сподручные, но уж кого-кого, а орков у него хватало. Пусть Шелоб кормится ими в ожидании лучших времен: и дешево, и сердито. И как иной раз подбрасывают вкуснятинки кошке (кошечкой своей он называл ее, но она и его презирала), так Саурон прикармливал ее узниками после пыток; их запускали к ней в логово, а потом доносили ему о ее забавах.