Принц и нищий [Издание 1941 г.]
Шрифт:
Вначале он хотел до самого вечера не двигаться с места; но он вспотел, и ему скоро стало холодно; пришлось итти, чтобы согреться ходьбой. Он пошел прямиком через лес, надеясь выйти где-нибудь на дорогу, но ошибся. Он все шел и шел; но чем дальше он шел, тем, повидимому, гуще становился лес. Темнело, и король понял, что скоро наступит ночь. Он содрогнулся при мысли, что ему придется провести ночь в таком жутком месте; он стал торопиться, но от этого двигался еще медленнее, так как в полутьме не видел, куда ступает; спотыкался о корни, запутывался в ветвях и кустах.
И как он обрадовался, когда наконец увидел слабый огонек! Он осторожно подошел
«Святой отшельник! — сказал себе король. — Наконец-то мне повезло».
Отшельник поднялся с колен. Король постучался. Низкий голос ответил:
— Войди, но оставь грех за порогом, потому что земля, на которую ты ступишь, священна!
Король вошел и остановился. Отшельник устремил на него блестящие, беспокойные глаза и спросил:
— Кто ты такой?
— Я король, — услышал он ответ, простой и скромный.
— Добро пожаловать, король! — в восторге воскликнул отшельник.
Затем, лихорадочно суетясь и беспрестанно повторяя «добро пожаловать!», отшельник подвинул скамейку к огню, усадил на нее короля, подбросил в огонь охапку хвороста и, возбужденный, забегал по комнате из угла в угол.
— Добро пожаловать! Многие искали приюта в этом святилище, но оказались недостойны и были изгнаны. Но король, отвергший корону, презревший суетные почести, подобающие его сану, и облекшийся в лохмотья, чтобы посвятить свою жизнь освящению и умерщвлению своей плоти, — он достоин, он желанный гость! Он останется здесь до самой кончины.
Король поспешил прервать его и сообщил ему подлинные обстоятельства дела, но отшельник не обратил на него никакого внимания, даже, повидимому, не слышал его, а продолжал говорить с возрастающим жаром и все повышая голос:
— Здесь ты пребудешь в мире. Здесь никто не откроет твоего убежища, чтобы беспокоить тебя мольбами вернуться к пустой и суетной жизни, которую ты покинул, повинуясь божьему велению. Здесь ты будешь молиться, ты будешь изучать священное писание; ты будешь размышлять о безумии и заблуждении мира сего и о блаженстве будущей жизни; ты будешь питаться сухарями и травами и ежедневно бичевать свое тело ради очищения души. Ты будешь носить на голом теле власяницу; ты будешь пить только воду; ты будешь наслаждаться покоем, да, полным покоем, ибо тот, кто придет искать тебя, вернется осмеянный; он не найдет тебя, он не смутит тебя.
Старик продолжал ходить из угла в угол. Он уже не говорил вслух, а что-то бормотал. Король воспользовался этим, чтобы рассказать свою историю; под влиянием смутной тревоги и какого-то неясного предчувствия он рассказал ее очень красноречиво. Но отшельник продолжал ходить и бормотать, не обращая на него внимания. Все еще бормоча, он приблизился к королю и сказал выразительно, подчеркивая каждое слово:
— Тс! я открою тебе одну великую тайну!
Он наклонился к мальчику, но тотчас же отшатнулся, как бы прислушиваясь.
Минуту спустя он подошел крадучись к окну, высунул голову, вглядываясь в потемки, потом на носках вернулся, придвинул свое лицо к самому лицу короля и прошептал:
— Я архангел!
Король сильно вздрогнул и сказал себе:
«Ах, уж лучше бы я остался с бродягами, а то теперь я во власти сумасшедшего!»
Его тревога усилилась и ясно отразилась у него на лице. Тихим, взволнованным голосом отшельник продолжал:
— Я вижу, ты чувствуешь, какая святость окружает меня! На челе твоем начертан благоговейный страх! Никто не может пребывать в этой святости и не ощутить этого страха: ведь это и есть святость неба. Я улетаю туда и возвращаюсь во мгновение ока. Пять лет назад сюда, на это самое место, с небес были ниспосланы ангелы, чтобы возвестить мне о том, что я возведен в архангельское достоинство. От них исходил ослепительный свет. Они преклонили предо мною колени, ибо я еще более велик, чем они. Я вознесся в небеса и беседовал с патриархами. Дай мне руку, — не бойся, — дай мне руку. Знай, что ты пожимаешь ту руку, которую пожимали Авраам, Исаак, Иаков! Я был в золотых чертогах, я видел самого господа бога!
Он остановился, чтобы поглядеть, какое впечатление произвела его речь; затем изменился в лице и снова вскочил на ноги, восклицая сердито:
— Да, я архангел, только архангел! — а я мог бы быть папой! Это истинная правда. Мне это сказал голос с неба во сне, двадцать лет тому назад. Да! меня должны были сделать папой! И я был бы папой, ибо такова была воля небес; но король разорил мой монастырь, и я, бедный, гонимый монах, был лишен крова и брошен на произвол судьбы. У меня похитили мою великую будущность.
Он опять забормотал в дикой ярости, ударяя себя кулаком по лбу; время от времени он бормотал проклятия и вскрикивал:
— И вот почему я только архангел, когда мне предназначено было сделаться папой!
Так продолжалось целый час, а бедный маленький король сидел и мучился. Затем ярость старика утихла, и он стал необычайно ласков. Голос его смягчился, он сошел с облаков на землю и принялся болтать так просто, так сердечно, что скоро вполне покорил сердце короля.
Старик усадил мальчика поближе к огню, стараясь устроить его как можно удобнее; ловкой и нежной рукой перевязал его порезы и царапины; затем стал приготовлять ужин, все время весело болтая и то трепля мальчика по щеке, то гладя его по голове так нежно и ласково, что весь страх и отвращение, внушенные архангелом, очень скоро сменились уважением и любовью к человеку.
Это приятное расположение духа продолжалось до конца ужина; затем, помолившись перед распятием, отшельник уложил мальчика спать в маленькой соседней каморке, укутав его заботливо и любовно, как мать; потом, еще раз приласкав его на прощание, пошел и сел у огня, рассеянно и бесцельно переворачивая дрова в печке. Вдруг он остановился; потом несколько раз постучал пальцем по лбу, словно стараясь вспомнить какую-то ускользнувшую мысль. Но это ему, повидимому, не удавалось.
Внезапно он вскочил и вошел в комнату гостя, говоря: