Принц из-за моря
Шрифт:
— Что? Узнать что-то хочешь? — издевательски спросила ее Чеслава. — Обойдешься! Я и так тебе это все рассказала, чтобы ты помучилась перед смертью. Вот оно вроде бы счастье, подруга! Рукой достать можно! Ан, нет! Не про тебя оно!
И Чеслава со всего размаху опустила большой камень на голову Милицы, которая приняла свою судьбу и крепко зажмурила глаза.
— Тут такое дело, владыка! — сотенный староста мял шапку перед жупаном Любушем, не зная, как и рассказать о дикой истории. — Тут две стряпухи поссорились, и одна другой камнем голову разбила. Кровищи — страсть! Хорошо, что мужик из их сотни мимо шел, и спугнул ее.
— С чего бы это,
— Нет! — пожал плечами староста. — Стана с Милицей той не разлей вода были. В одной хижине жили даже.
— Как ты сказал, их зовут? — впился в него взглядом жупан.
— Милица и Стана, владыка, — немного растерянно ответил староста.
— Кто еще знает? — пробарабанил пальцами по столу Любуш, а лицо его приняло крайне задумчивое выражение.
— Да мужичок один, из моей сотни, — пояснил староста. — Пошел по нужде, а там это… Милица с разбитой головой лежит, и Стана в лес убегает. Я велел тому мужику молчать, как бы не вышло чего. Несчастная баба едва дышит!
— А ты, значит, спал на ходу, когда эстафету от большого боярина Горана зачитывали, — все так же задумчиво произнес Любуш. — Всех Милиц велено в Тайный Приказ представить. Урош!
В горницу вошел старший сын владыки, рослый, неразговорчивый парень.
— Ты, Мирко, к себе иди, — сказал Любуш. — Того мужика бери с собой. Мои сыновья с собаками и на конях скоро подойдут. Бабу ту изловить надо. Упущение это твое! И никому ни слова, ни одной живой душе! Иначе вылетишь из старост мигом. Понял?
— Слушаюсь, владыка! — старосту как ветром сдуло.
— Бери братьев, коней и собак, — Любуш посмотрел из-под бровей на сына. — Сделаешь вот что…
Трибун первой тагмы Добран объезжал стройку. Он делал это регулярно, как только отпускали воинские заботы. Бывших рабов разбили на сотни, и они суетились, словно муравьи, стараясь поспеть к сроку. Хитромудрый жупан Любуш, в чьих землях строился город, сказал пришлому народу, что себе дома они построят только после того, как поставят острог и казармы для воинов. И Добран не мог не признать, что это было дельным решением. Бывшие рабы старались на совесть. Встречать зимние холода в шалашах из веток не хотелось никому. Он объезжал участок за участком, разговаривая со старостами, пока не доехал до семнадцатой сотни.
— А Мирко где? — удивленно спросил он незнакомого мужика, который распоряжался с самым деловым видом.
— А нет его больше, боярин, — переломился в пояснице новый староста. — Я теперь за него. Меня Ганьша звать.
— А что с ним случилось? — удивленно спросил Добран. Знакомый ему Мирко не болел, и неделю назад был здоровее некуда.
— Да тут такое дело приключилось, — почесал затылок мужик. — Две стряпухи поссорились, и одна другой камнем голову разбила, чуть не до смерти. Ну, испугалась, знамо дело, и в бега подалась. Ее Мирко с парнями догнали, а она его самого и еще одного мужика из его сотни зарезала. Еле угомонили ее, боярин. Утопили эту ведьму в болоте, уж больно парни злы на нее были.
— Во, дела! — Добран даже рот раскрыл. — А что, та баба всегда такая бешеная была?
— Да я и не знал ее, боярин, — ответил новый староста. — Меня владыка из седьмой сотни перевел.
— Чудеса! — покачал головой Добран. — Ладно, леший с этими стряпухами. Что тут у нас со стройкой?
Июль 628 года. Земли Империи. Равеннский экзархат.
Пузатый хеландий [14] причалил в гавани Равенны через две недели после того, как отчалил из Константинополя. Путь был спокоен,
14
Хеландий — одна из разновидностей византийских кораблей.
Равенна была неприступна. Каменный пояс, окружавший город, был защищен кольцом болот. Нечастое дело в солнечной Италии! Но именно это обстоятельство и позволило ромеям удержать за собой часть владений на Апеннинах еще пару сотен лет. Прекрасная гавань, куда приходило зерно, делало осаду города занятием почти безнадежным, и герцоги лангобардов, разбивавшие раз за разом войска императоров, не могли захватить этот лакомый кусок. Удивительно, но Равенна оставалась одним из немногих городов, не знавших ужаса варварского разорения. Именно тут отсиживались императоры, когда готы, гунны и вандалы опустошали цветущие земли Италии. Тут не было помпезных построек и дворцов из мрамора. Напротив, город был крепостью. Уютной, чистой и спокойной крепостью. Никаких особенных излишеств тут не водилось. Все здания здесь были выстроены из тесаного камня, с небольшими окнами, прорезанными в толстых стенах. Узкие улочки шли от городских ворот и порта к форуму, на котором стоял бывший дворец римских императоров, который теперь стал резиденцией местного экзарха.
Добрята с огромным облегчением покинул корабль. Деревянная лохань, которую мотало ветром и волнами из стороны в сторону, не вызывала в нем ни малейшего восторга. Он был сухопутным человеком до мозга костей. Небольшой, по сравнению с Константинополем, городок, был образцом порядка. Экзарх Исаак, который правил тут самовластно, почти как король, был воином из древнего армянского рода, и держал власть железной рукой. Он вмешивался в дела соседних герцогов, стравливал их между собой, отводя беду от владений императора и, в целом, был правителем весьма дельным и толковым. Именно к нему и следовали евнухи — асикриты, ведь всю эту операцию патрикий готовил лично, тщательно оттачивая каждую деталь.
— Следуйте за нами, король, — евнух с умильной улыбкой показал Добряте путь, как будто он заблудился бы тут. Ведь все улицы из гавани вели в центр города. Крепкие слуги потащили было сундуки с вещами и казной к телегам, о Добрята остановил их.
— Коня! Пусть приведут коня. Я не пойду пешком, как простолюдин.
— Конечно, сиятельный, — евнух даже не изменился в лице. — Сию минуту. Может, желаете носилки? Это больше подобает вашему статусу.
— Я воин, — непонимающе посмотрел на него Добрята. — Какие еще носилки?
Кавалькада всадников прискакала в порт через полчаса. Десяток готов, служивших местному экзарху, с интересом поглядывали на парня, особенно на его волосы. У них самих волосы едва достигали плеч, и были тщательно расчесаны, как и их бороды. Готы служили катафрактариями в имперской армии, и конниками были отменными, в отличие от франков. Потому-то, когда незнакомый парень птицей взлетел в седло, не касаясь стремян, они одобрительно закивали головами. Добрята, погладил коня по морде, зашептал в ухо что-то ласковое, а когда тот успокоился, признав всадника, легонько сжал его бока коленями. Конь пошел вперед. Имущество и казну евнухи погрузили на телегу, которая потащилась вслед за ними.