Принц Полуночи
Шрифт:
Против своей воли Ли смотрела, как они, играя, медленно движутся вдоль дороги: Сеньор бросал каштаны, Немо их ловил. Несколько раз Сеньор делал знак рукой, и волк падал на брюхо. Потом Сеньор, чуть наклонял голову влево или вправо, и Немо мчался в этом направлении. Сеньор шел как ни в чем не бывало по дороге, пока Немо не выскочил из своего укрытия, прыгая от восторга, когда его друг деланно вскрикнул от удивления.
Ли смотрела на ковер из мокрых желтых листьев, укрывших землю. Сердито смахнув слезы, порылась в сумке, ища свои лекарства. Вынула флакон с глазными каплями, которые сделала сама из порошка ляписа, розовой воды и белого вина. Подойдя
Из-под клапана дорожной сумки выглядывал уголок альбома. Укладывая лекарство, она взглянула на потрепанную обложку. Она потрогала альбом, потом внезапно вынула его из сумки. У Сеньора всегда были под рукой карандаши и уголь для набросков: дома, деревья, старые крестьянки, мимо которых они проезжали. Ли села на ступеньки кабриолета, открыла альбом, быстро перелистывая акварели, чтобы дойти до чистых страниц. Она сжимала в пальцах карандаш.
Перед ней была чистая страница со старым пятном, отпечатком ее пальца, оставшимся с прежних дней. Какая-то сцена тогда привлекла ее внимание. Забытое, так и не запечатленное событие… день рождения, вечерний чай, — в один из обычных дней, которые она запечатлевала.
Она поднесла карандаш к бумаге, подумав о волке, о пропорциях, правильном свете и тени, — у нее многое не получалось, поскольку она всего лишь любитель…
Внезапно резким движением карандаша Ли прорвала страницу, с силой вдавливая заточенный кончик все глубже и глубже в альбом.
Ее рука, казалось, двигалась сама по себе, не рисуя, а набрасываясь на пустую страницу. Она не останавливалась, пока не превратила страницу в уродливые лохмотья. Очнувшись, посмотрела на альбом, на карандаш, на свои трясущиеся руки Потом встала и постаралась как можно дальше зашвырнуть альбом.
Она привалилась к поцарапанному кабриолету, прерывисто дыша. Сжав ладони, Ли поднесла их ко рту. Ее трясло. Но постепенно ее дыхание выровнялось. Сила, сковавшая ее мышцы, отступила. Она снова могла двигаться и размышлять.
Когда Ли открыла глаза, то увидела Сеньора, поднявшего лежавший наполовину в мутной воде раскрытый альбом.
Не взглянув на Ли, он стряхнул молодые листья, прилипшие к обложке, осторожно разделил страницы, вытирая уголки рукавом куртки. Объявление о поимке преступников выпало и лежало неподалеку. Эс-Ти поднял и его, вытер, а затем острым стилетом тщательно отделил изувеченную страницу.
Рваные куски бумаги он бросил в лужу. Потом подошел к экипажу и упаковал альбом в свою сумку, аккуратно поместив его между рубашками, просовывая полы рубашки, и застегнул саквояж.
За едой они почта никогда не говорили. Ли сидела в экипаже. Он прислонился к стволу каштана, а Немо свернулся у его ног.
Когда Сеньор поел, он подошел к лошади и снял торбу с ее морды.
— Вы удовлетворены обедом, мадам? — спросил он. Лошадь с энтузиазмом кивнула.
— Это вы ее научили? — спросила Ли нарочито резким голосом. — Я не понимаю, как вы это делаете?
— Ну, как только я узнал, что она говорит по-английски, было достаточно просто завязать беседу.
— Как смешно, — саркастически сказала Ли.
— Я рад слышать, что вам это нравится.
Еще пять тоскливых дней, и они оказались в Руане в гостинице «Сосновая шишка». Ли зашла в конюшню, чтобы закапать лошади лекарство в глаза. Прошло уже две недели, но заметного
Сегодня она выбралась позднее, чем всегда. Обычно она дожидалась, когда Сеньор начнет болтать с какой-нибудь вертихвосткой, и после ужина заходила в конюшню. Лечение отнимало несколько минут, а потом она поднималась к себе в комнату.
Однако в этот вечер, после ужина за общим столом, двенадцатилетний мальчик, сын англичан, остановившихся в «Сосновой шишке», уговорил ее сыграть в шахматы. Сеньор сообщил ему, что Ли замечательно играет, и от ее имени бросил вызов: кулек конфет против банки маринованных вишен, которые Сеньору привезли из Орлеана. Ли проиграла, но на этот раз умышленно.
Сеньор, конечно, давно уже исчез в поисках развлечений. Ли взяла с собой лампу, но она ей не понадобилась — из щели в двери на булыжник двора лился свет.
В конюшне раздавались смех и громкие голоса. Там собралось несколько конюхов. Между стойлами, в самом центре конюшни, сидела чалая кобыла: как человек, разбросав передние ноги на глинобитном полу.
Ли остановилась в дверях, опуская лампу. Один из грумов что-то громко спросил, и кобыла энергично кивнула. Немногочисленная публика заревела от восторга, что слегка напугало лошадь. Прежде чем она поднялась, Сеньор прикоснулся к ее крестцу кончиком хлыста и тихо проговорил:
— Non, non, a bas, ch'erie! [43]
43
Нет, нет, вниз, дорогая! (фр.).
Та опять села, с недовольным видом. Он потрепал ее за уши и угостил печеньем, называя нежными именами по-французски. Затем отступил назад.
— Avant! [44]
Кобыла с усилием встала на ноги, вызвав новый взрыв восторга. Сеньор поднял голову и увидел Ли.
Он улыбнулся и подвел к ней кобылу. Слепая лошадь выставила вперед ногу и опустилась на одно колено в безукоризненном поклоне.
Конюхи захлопали в ладоши.
И, видя их восторженные лица, Ли внезапно поняла, что он, обучив слепую кобылу фокусам, подарил ей новую жизнь; придал ей ценность, в то время как недавно она представляла для всех лишь обузу. Кобыла встала, вытянув вперед морду, понюхала треуголку Сеньора, схватила ее длинными желтыми зубами и осторожно стянула с головы. Она трясла ею, поднимая вверх и опуская, а конюхи вопили от восхищения и чуть не плакали от смеха.
44
Вперед! (фр.).
— Хорошо, — сказала она тихо.
Сеньор наклонил голову, энергично почесал уши кобылы, улыбнувшись Ли, а затем взял у кобылы шляпу, надел ее на голову и передал повод в руки одного из конюхов.
— Что это вас сюда так поздно привело? — спросил он. — Я думал, вы уже давно сладко спите.
— Я хотела подышать воздухом.
— Пойдемте со мной, — сказал он тихо. — Хочу вам кое-что показать.
Он пошел через неосвещенный двор. Она последовала за ним. В самом темном углу двора, у стены, он остановился и повернулся к ней. Ли невольно натолкнулась на него, и он обнял ее одной рукой, в то время как другая сомкнулась на мешочке с лекарствами.