Принц Полуночи

Кинсейл Лаура

Девушка сидела, опираясь на локоть. Вот сейчас она спустит ноги на пол и тут же упадет.

Мягко ступая, в комнату вошел Немо. Небрежно обнюхав колени Эс-Ти, он прижался к его ногам, с подозрением глядя на гостью.

— Да ложись же, дуреха, — сказал он, силой укладывая ее на подушку.

Потом он торопливо набросал записку, тщательно свернул ее, чтобы не смазать уголь, и окинул взглядом комнату, ища, чем бы ее привязать. Снятый парик висел над кроватью. Эс-Ти схватил его, стал искать в сундуке атласные ленты, которыми раньше подвязывал косичку, когда заботился о своей внешности.

Наконец он привязал

парик к голове Немо, аккуратно пригладил шерсть, засунул записку под парик, подергал его, проверяя, не сползет ли он вперед на глаза или назад. Немо послушно дал себя украсить таким образом.

Зачем он это делает? Немо приедет в деревню, и там его обязательно пристрелят. Когда из тьмы ночи вынырнет волк, никто не будет задаваться вопросом, почему у него на голове парик.

Она не стоит этого. Что он о ней знал? Капризная, беспомощная, романтическая девица. Он хотел, чтобы она выжила; хотел спать с ней, потому что она прекрасна, а он прожил без женщин целых три года. Вот и все. Разве могло это перевесить жизнь Немо?

Она что-то тихо шептала.

— …думаю, я… не смогу встать, — говорила она. — Вы должны уйти, монсеньор. Купайтесь в холодном ручье, чтобы укрепить силы. Не возвращайтесь раньше чем через двенадцать дней. Я прошу прощения… Я не должна была приходить…

Он опустил руку на голову Немо, на этот дурацкий парик, и провел рукой по шее волка, приглаживая мягкую шерсть на загривке. Потом опустился на колени, притянул к себе Немо, обнял его. Горячий язык лизнул его в ухо; холодный нос волка с удивлением обнюхивал шею. Эс-Ти вскочил, схватил пустую бутылку от вина, дал Немо ее понюхать и отдал приказ:

— Ищи людей. Ищи этого человека. Ступай.

Глава 3

Эс-Ти проснулся от пения птиц и приглушенного невнятного бормотания девушки, лежавшей на кровати. На каждой клеточке его тела отпечатался след жесткого деревянного стула, на котором он сидя спал вот уже десять дней. Холодный неприветливый рассвет заглядывал в открытое окно. Прищурившись, он посмотрел в дальний, еще темный угол комнаты.

Она опять сбросила простыню. Эс-Ти с трудом поднялся, потер глаза, пригладил волосы и сделал глубокий вдох. Место у его ног, где должен находиться Немо, оказалось пустым, как и каждое утро последних десяти дней.

Девушка открыла глаза в тот момент, когда он черпаком наливал воду из ведра в треснутую глиняную чашку. Она заморгала и облизнула пересохшие губы. Пальцы ее нервно теребили складки белой рубашки, блуждающий взгляд натолкнулся на него, и темные брови нахмурились в яростном недовольстве.

— Будьте вы прокляты, — выдохнула она.

— Bonjour [22] , — отозвался он. — Ca va? [23]

Лицо ее было белым, застывшим, окаменевшим во враждебности.

22

Доброе утро (фр.).

23

Как дела? (фр.).

— Я не хочу, чтобы вы мне помогали. Мне не нужна ваша помощь.

Он сел на край кровати, успев поймать обе ее руки. Она пыталась отодвинуться, но была еще слишком слаба. Вместо этого она отвернулась, часто и тяжело дыша даже от столь незначительного усилия. Эс-Ти приподнял подушку под ее головой и поднес к губам чашку.

Она не стала пить.

— Оставьте. Оставьте меня одну.

Он наклонил чашку, прижал к ее губам. Вода заструилась по ее подбородку.

Он встал, долил в чашку бренди и осушил ее сам. Приятное тепло разлилось по телу, прогоняя утомление.

— Дайте мне умереть, — бормотала она. — Папа, папочка, дай мне умереть.

Эс-Ти опустил голову и закрыл лицо руками. Да, она умирала и все чаще в бреду звала отца.

Эс-Ти ненавидел ее. Ненавидел себя. Немо пропал. Когда он думал об этом, то чувствовал себя так, словно его ударили в живот; грудь и горло болезненно сжимались, не давая вздохнуть.

— Папа, — шептала она. — Папа…

— Я здесь, — сказал Эс-Ти.

— Папа…

— Да здесь я, черт возьми! — Он подошел к кровати и схватил протянутую руку, потянулся за черпаком и снова наполнил чашку. — Выпей.

Почувствовав край чашки у губ, она чуть подняла ресницы.

— Папа. — В этот раз, когда Эс-Ти наклонил чашку, она сделала глоток.

— Вот и хорошо. Вот и умница.

— О, папа, — пробормотала она с закрытыми глазами. Потом выпила еще, но каждый вздох и каждый глоток давались ей с трудом.

Он прижал ее к себе, слушая, как бессвязная речь постепенно стихает.

Глубоко вздохнув, девушка проглотила последние капли воды. Он погладил ее горящий лоб, отведя короткие темные локоны от лица. Она, несомненно, настоящая красавица. Даже через десять дней болезни все еще была видна ее красота.

Уговорами и принуждением он заставил ее выпить еще воды. Усталость и забытье снова отняли ее у него. Он попытался расправить простыни, а потом спустился вниз, чтобы добыть еды. У двери, ведущей во двор, он остановился и несколько раз свистнул, но в ответ услышал только звук собственного дыхания.

Он пересек двор и снова свистнул. За ним вперевалку шествовали утки, голодные и недовольные, но он предоставил им самим позаботиться о себе и пошел в огород набрать овощей для супа. Пять красных перцев, кабачок, немного стручков белой фасоли, две пригоршни дикого розмарина и тмина и, конечно, чеснок. Все это можно кинуть в горшок, добавить ячменя, и получится суп.

Поставив вариться суп, он снова заглянул к ней. Ее лоб и руки горели как огонь.

Эс-Ти обтер ее отваром душистой руты и розмарина, который готовил ежедневно с тех самых пор, как в один из редких моментов просветления она велела ему самому растираться им, чтобы не заразиться. Девушка, по-видимому, неплохо разбиралась в вопросах врачевания, и когда ему удавалось получить от нее какие-нибудь новые указания, он с готовностью их исполнял. Потом он оставил ее и осторожно спустился в каньон, чтобы искупаться в ледяной реке, сбегающей с гор. Требовалась большая твердость характера, чтобы войти в реку и вылить ведро студеной воды себе на голову. Его никогда не обвиняли в трусости, но эта простая на первый взгляд процедура оказалась на грани того, что можно было вынести. Но все же он ее проделывал, потому что ему совсем не хотелось умереть так, как умирала она.