Принц Терний
Шрифт:
Всадник, подъехав вплотную, лошадью потеснил Геррода:
— Что, думаешь, напугало мертвеца на болотах, Йорг? — Сэйджес говорил убежденно, ни тени сомнения.
— Я. — Хватил через край, заведомо не веря тому, что сказал.
— Злой мальчишка? — Сэйджес покачал головой. — Мертвец узрел более темную силу в твоем сердце.
— Нет, он испугался меня.
— Не отвергай мою защиту. Ты можешь достичь таких высот, о которых даже не мечтаешь.
Меня стала одолевать легкая сонливость, я почувствовал себя неуверенно в седле.
— Ведьмак — повелитель сновидений, — произнес
Нубанец вскинул арбалет, мускулы на черной руке напряглись.
— Я узнал тебя, ведьмак из снов, и твоя магия не подействует на мальчика.
Сэйджес отпрянул, знаки, вытатуированные на лице, съежились.
Одолевавшую сонливость как рукой сняло.
— Ты — это он. — Вспышка озарила мое сознание, расставив все по местам. — Ты отправил братьев в тюрьму отца. Послал охотника убить меня.
Я ухватился за арбалет нубанца, вспомнив, как тот забрал его у охотника в сарае грозовой ночью. Охотника-ведьмака.
— Ты послал охотника убить меня. — Остатки магии окончательно развеялись. — Теперь твое оружие в руках моего охотника.
Сэйджес повернулся и поспешил к воротам замка.
— Молись, чтобы не застал тебя здесь по возвращении, язычник, — тихо произнес ему вслед. Если он меня услышал, то, может, последует моему совету.
Мы ни разу не обернулись на город.
Дождь застал нас на равнинах Анкрата и преследовал всю дорогу на север к гористым границам с Геллетом. Не единожды в пути случалось промокнуть, причем дожди, как только мы покинули земли отца, стали такими холодными, что пробирали до костей. Но это никак не отразилось на аппетите Барлоу и нраве Райка. Барлоу наяривал так, словно бросал вызов каждой порции жратвы, а Райк брюзжал, казалось, из-за каждой упавшей дождевой капли.
По моему приказу отец Гомст исповедал всех братьев. После того как Красный Кент рассказал, чем занимался и почему его так прозвали, Гомст попросил освободить его от этих исповедей. А после нашептывания Лжеца он стал умолять об этом.
Дни сменяли друг друга. Длинные однообразные дни с холодными ночами. Я проводил их в мечтах о Катрин, вспоминая ее лицо, даже мелькнувшую жестокость в глазах. По вечерам мы подкреплялись варевом Гейнса — он умудрялся делать его разнообразным. Толстяк Барлоу взвалил на себя уход за лошадьми, проверял их копыта и щетки. [7] Причем делал это всегда тщательнейшим образом. Возможно, так он отрабатывал свое излишнее обжорство, но, сдается мне, дело заключалось в его нездоровой боязни остаться без средства передвижения. Мы продвигались все дальше, в лишенные растительности горы. И вот дождались — дождь прекратился. Лагерь мы разбили на высокогорном перевале, я присел рядом с нубанцем полюбоваться закатом. Нубанец, склонившись над арбалетом, нашептывал ему на родном языке древние тайны.
7
Щетка— длинные волосы на ногах у лошади, над копытом.
Дня два пришлось вести лошадей под уздцы по отвесным склонам, оказавшимся слишком крутыми и каменистыми. Здесь могли скакать разве что горные козлы.
Перед входом в Ущелье Левкротов возвышалась огромная колонна, обхватом ярда в два. И раза в два она была выше самого ущелья. Верхушка обломана, не иначе постарался какой-то гигант. Осколки разбросаны повсюду. Колонна испещрена письменами — похоже, латинскими, но еле различимыми, прочитать почти ничего не удалось.
У колонны мы остановились передохнуть. Я забрался повыше, чтобы обратиться к братьям, заодно хотел осмотреть окрестности.
Я приказал разбить лагерь. Гейнс развел костер и загремел горшками. В ущелье дул ветерок, промасленная ткань палаток слабо колыхалась. Снова начал накрапывать дождь, редкий, мелкий, но холодный. Такой не побеспокоит Райка, который развалился на камнях недалеко от колонны и оглашал округу таким храпом, будто в лесу деревья пилили.
Я стоял, глядя на отвесные скалы. Выше были пещеры. Много пещер.
Пока я изучал скалу, ветерок теребил мои волосы, заплетенные в длинные косички с бронзовыми амулетами на концах. Нубанец постарался, уверяя, что это удержит злых духов на расстоянии. Оставалось побеспокоиться о духах добрых.
Я стоял, выставив перед собой меч Анкратов, и сам не знал, чего ждать.
Внизу люди и лошади стали проявлять беспокойство. Ни возгласов, ни ржания, но все принялись смотреть на склоны. Беззубый Элбан, потрепанный непогодой не меньше скал, молодой Роддат, бледный и рябой, Красный Кент со всеми своими тайнами, коварный и скрытный Лжец, Толстяк Барлоу и остальные — словом, моя шайка оборванцев. Нубанец у колонны и рядом с ним Макин. Ладно, не шайка, а отряд моих братьев. Все взволнованны, но почему — не понять. Гомст приготовился бежать, но не знал куда. У братьев нюх на опасность. Уже проверено. Если все обеспокоены, жди неприятностей. Больших неприятностей.
27
ПРОТОКОЛ СУДА НАД СЭРОМ МАКИНОМ ИЗ ТРЕНТА
Кардинал Хелот, папский обвинитель:Станете ли вы отрицать разрушение Векстенского Собора?
Сэр Макин:Нет, не отрицаю.
Кардинал Хелот:А разграбление Нижнего Мерка?
Сэр Макин:Нет, само собой, не отрицаю, еще не отрицаю ограбление Верхнего Мерка.
Кардинал Хелот:Отметьте в протоколе, обвиняемый насмехается над судом.
Секретарь суда:Отмечено.
Когда последние лучи солнца погасли, появились чудовища. Вначале темнота поглотила ущелье, затем все смолкло, только слышен был легкий ветерок. Макин опустил руку мне на плечо. Я вздрогнул и тут же разозлился на себя за проявленную слабость и на Макина, напугавшего меня.
— Там наверху. — Он кивнул влево.
Внутри одной из пещер я увидел пятно света, оно, словно глаз, наблюдало за нами в ночи.
— Это не огонь, — сказал я. Вряд ли такое ровное свечение способно обогреть.