Принцесса Баальбека
Шрифт:
– Говорите тише, – шепнула Масуда, – я видела, как евнух Мезрур прошел мимо палатки, и он шпион… Все они шпионы.
– Если вы хотите бежать, – шепотом повторил Годвин, – это нужно сделать через несколько недель, когда войско двинется в путь. Это опасно для всех нас, даже для вас, Розамунда… и у меня нет плана. Но, Масуда, вы умны: придумайте, что делать, и скажите нам.
Она подняла голову, собираясь заговорить, но вдруг на них упала тень. Это подошел главный евнух Мезрур, толстый человек с хитрым лицом и угодливыми манерами. Он низко поклонился Розамунде и сказал:
– Прошу прощения, принцесса. От Салахеддина пришел гонец: султан требует присутствия рыцарей на обеде, который он устроил для своих благородных пленников.
– Повинуемся, – ответил ему Годвин, и, встав со своих мест, братья поклонились Розамунде и Масуде и пошли к выходу. Вульф забыл взять драгоценную звезду, лежавшую на подушке.
Мезрур ловко прикрыл ее складками одежды, и под этим прикрытием его рука скользнула вниз и схватила драгоценность. Он и не знал, что Масуда, которая делала вид, что смотрит в другую сторону, все время наблюдала за ним. Она выждала, чтобы братья дошли до выхода из палатки, потом громко крикнула:
– Сэр Вульф, вам уже надоела счастливая зачарованная звезда или вы хотите отдать ее нам?
Вульф вернулся и заметил:
– Я забыл о ней; это понятно в такое время. Да где же она? Я оставил ее на подушке.
– Осмотрите-ка руку Мезрура, – сказала Масуда. Тогда с лживой улыбкой евнух отдал звезду и сказал:
– Я хотел показать вам, рыцарь, что следует беречь такие драгоценные вещи, особенно в лагере, где много бесчестных людей.
– Благодарю вас, – сказал Вульф, взяв звезду, – вы ясно показали мне это. – И под звуки насмешливого смеха
Масуды д'Арси и Мезрур вышли из палатки.
Посланный от султана повел их по площадке, усеянной телами убитых тамплиеров и госпитальеров, которые лежали, как Годвин видел их в своем видении. На одно из этих тел Годвин наткнулся в темноте и упал подле него на колени. И при свете звезд он узнал лицо рыцаря-госпитальера, с которым подружился в Иерусалиме. Это был очень хороший и кроткий француз, расстался с высоким положением и большими имениями, чтобы вступить в орден во имя любви к Христу. Прошептав над ним молитву, Годвин поднялся и, полный ужаса, направился к королевскому шатру.
Никогда еще братьям не случалось присутствовать при таком странном и печальном обеде. Во главе стола сидел Саладин, окруженный стражами и предводителями, каждое новое блюдо он только пробовал, чтобы показать отсутствие с нем яда. Недалеко от Саладина сидел король Иерусалима с братом, дальше остальные пленники, всего человек около пятидесяти. Печальную картину представляли эти храбрые рыцари в изрубленных, почерневших от крови кольчугах, бледные, с широко открытыми от ужаса глазами, видевшими страшное дело. Между тем они ели и ели с жадностью, потому что, утолив жажду, почувствовали голод. Тридцать тысяч христиан лежали мертвые на горе и в долине Гаттина, Иерусалимское королевство было разрушено, его король попал в плен. Побежденные, лишенные всего, они все же ели и, будучи только людьми, успокаивались при мысли, что, поев, они по закону арабов могли не тревожиться за свою жизнь.
Саладин подозвал к себе Годвина и Вульфа, желая, чтобы они служили ему переводчиками. Братья тоже ели, так как их мучил голод.
– Вы видели принцессу? Как вы нашли ее? – спросил султан.
Вспомнив, почему он упал подле палатки Розамунды, и видя жалких пленников, Годвин почувствовал гнев и храбро ответил:
– Султан, мы нашли, что она устала от картин и звуков войны и убийства; она стыдится также, что ее дядя, победитель, убил двести безоружных…
Вульф вздрогнул, но Саладин выслушал д'Арси без гнева.
– Она, без сомнения, считает меня жестоким, – ответил он, – и вы также находите, что я деспот, который наслаждается, видя смерть своих врагов. Но это ошибка, я хочу мира. Пусть христиане вернутся к себе на родину и поклоняются там Богу по-своему и оставят в покое Восток, Теперь, сэр Годвин, скажите от меня пленникам, что тех из них, которые не ранены, я отправлю в Дамаск в ожидании выкупа, а сам буду осаждать Иерусалим и другие христианские города. Пусть не боятся; я опустошил кубок моего гнева; никто из них не умрет, и их священник, епископ Назаретский, останется ухаживать за их больными и молиться за них по их обрядам.
Годвин поднялся с места и перевел слова султана. Потерявшие мужество и надежду люди молчали. Позже д'Арси спросил Саладина, пошлют ли их с братом в Дамаск.
Саладин ответил:
– Нет, вы некоторое время останетесь со мной и будете служить для меня переводчиками, потом я отпущу вас без всякого выкупа.
На следующее утро пленников отправили в Дамаск. В тот же день Саладин взял цитадель Тивериады, но отпустил на свободу жену и детей графа Раймунда. Скоро он двинулся к Акре и взял тот город, освободив из него четыре тысячи мусульманских пленников. Другие города тоже пали перед его мощью; наконец, султан придвинул войско к Аскалону и повел правильную осаду, приставив осадные машины к городским стенам.
На Аскалон спустилась темная ночь; блестели только молнии грозы, подходившей с гор; они освещали стены и часовых, перистые пальмы, которые рисовались на небе, могучую цепь увенчанных снегами ливанских гор и окружавшее все черное лоно взбаламученного моря. На небольшом лужке сада, подле пустого дома вне стен города, разговаривали двое: мужчина и женщина, оба в темных плащах. Это были Годвин и Масуда.
– Что же? – спросил Годвин. – Все готово?
Она кивнула головой и ответила:
– Да, наконец-то! Завтра, после полудня, начнут штурмовать Аскалон. Но даже если город возьмут, ночью лагерь не снимется. Абдула, немного нездоровый, будет начальником стражи, охраняющей палатку принцессы. Он позволит солдатам уйти грабить город, зная, что они не выдадут его. На закате сторожить останется только Мезрур, я постараюсь, чтобы он заснул. Абдула приведет в этот сад принцессу под видом своего сына; тут вы двое и я встретим их.
– Что же дальше? – спросил Годвин.
– Помните ли вы старого араба, который привел к вам коней и не взял за них денег? Как вы уже знаете, он мой дядя и у него есть лошади той же породы. Я видела его, ему понравился рассказ об Огне и Дыме, о рыцарях, которые скакали на них, главное же о том, как погибли кони, что, по его словам, делает честь их старинному роду. В конце этого сада пещера, прежняя гробница. Там мы найдем четырех лошадей, а с ними и моего дядю; на рассвете мы будем в сотне миль от сада, скроемся среди людей нашего племени и выждем возможности проскользнуть к берегу и попасть на христианский корабль. Нравится ли вам это?