Принцесса для сержанта
Шрифт:
— Все кончено, — совершенно безжизненным голосом сказал Фигли. — Все, все кончено.
Я встал… и поднял Дару. Она обняла меня за шею, прижалась к груди…
Нет, она не плакала. Но, по-моему, лучше бы она плакала. Ей ведь очень-очень хотелось.
— Черта с два, — сказал и сам себя не узнал. Горло как наждаком шкрябанули, словно три дня подряд папиросы смолил одну от другой.
— Черта с два все кончено! — повторяю. — Все пока еще только началось!
Даже не знаю, чего Варгелла больше боялся: шпионских ушей или нашего дружного мнения о его «гениальном» плане? Крепко подозреваю, что второго. Потому и темнил до самой последней секунды.
Все-таки высаживаться на вражеский берег средь бела дня — это наглость несусветная!
Мне, по крайней мере, пока шлюпка через полосу прибоя продиралась, каждую минуту чудилось: вот-вот выскочит из-за ближайшей дюны комитет по торжественной встрече, орков на пятьсот, а позади из-под воды подлодка фрицевская вынырнет, дружелюбно так подмигивая калибром.
Чушь, конечно… но до чего ж на душе муторно.
— И помните, — в пятый уже, кажется, раз повторяет Варгелла. — До вечера кугер будет держаться в виду берега. Если что-нибудь случится…
— Ну сколько раз тебе повторить нужно, — ворчу я. — Что смысла в таком вот риске нет ни малейшего!
Варгелла только ухмыльнулся еще шире.
— Риск — это даже не наша работа, старший сержант, — говорит он мне. — В риске соль всей нашей жизни. Так что давай не ты, а я буду решать, где и когда «Двойная шутка» попробует в очередной раз подергать Тьму за усы!
— Да заради всех ваших богов, — отвечаю в тон ему. — Делать со своим корабликом ты вправе что угодно. Хоть топором днище прорубить, стоя посреди любимой гавани. Только мне при этом не мешай!
— Я не собираюсь тебе мешать, — резко произносит капитан. — Напротив…
— Как раз именно что собираешься, — перебиваю его. — Подумай сам: если черные твою «Двойную шутку» засекут, что тогда подумают?
— Очередной контрабандист ждет ночи.
— Ночи, значит… занятно… А почему, — спрашиваю, — тогда нас ты днем на берег спроваживаешь?
— Именно что, — с явно видимым удовольствием повторяет мои собственные недавние слова Варгелла. — Именно что вас днем не спроваживаю. Вам-то боле всего опасаться надо как раз орков из местных кланов. А не тех дармоедов, что под солнцем вдоль берега полусонные катаются, от тени к тени.
Честно — я после этой фразы едва не заорал: «Суши весла!» Дармоеды, как же. Может, в обычное время здесь и впрямь вдоль берега чего-нибудь второ-, а то третьеразрядное, вроде давешних тройктитских приворотных стражей, в патрулях лямку тянет, но сейчас-то… даже если черные на ариниусовский последний крючок наделись по самые жабры, они нас, нашей высадки тут уже ждали, уже охотничков подогнали! И неделю-другую погонять этих самых охотников профилактики для — это, считай, все ихние темные божества хором велели!
Но — сдержался.
— Знаешь, капитан, — говорю, — при всем моем к тебе почтении… ты и впрямь считаешь, что мы вот так запросто, среди бела дня высадиться сможем? После вчерашнего-то фейерверка?
— Запросто, — рассудительно так отвечает капитан, — у вас, конечно же, не получится. Но думаю, что достопочтенный гном поможет вам преодолеть…
— Боюсь огорчить вас, капитан Варгелла, — озабоченно произносит эльф. — Но в настоящий момент наш достопочтенный гном вряд ли способен помочь даже самому себе.
На Фигли смотреть и в самом деле было просто-напросто тоскливо. Блевать его больше не тянуло — надо полагать, по причине полного израсходования боекомплекта, — но цвет лица у него был зеленый-презеленый… с хорошим свинцовым оттенком.
Увидел он, что все на него смотрят, приподнялся со скамьи, булькнул: «Я в полном порядке», — и обратно свалился.
— Да, столь пагубного действия качки я не ждал, — вздыхает Варгелла. — Ведь на борту «Двойной шутки» достопочтенный гном чувствовал себя вполне здоровым.
— Ну ты сравнил, капитан! — говорю. — Кугер твой какой-никакой, а все ж корабль, с трюмом, мачтой, парусами и так далее. По сравнению со скорлупкой, на которой мы сейчас меж волн ныряем, так просто линкор.
Капитан только руками развел.
— Надеюсь, — говорит он, — ощутив под ногами камень, ваш друг найдет в себе новые силы. Иначе, старший сержант, вам будет затруднительно взобраться на Великого Медведя.
— Какого-какого медведя?
Вместо ответа Варгелла многоуголкой указал вперед, на берег — и я с ба-альшим трудом челюсть на месте удержал.
Потому как Медведь был действительно Великим. Как гора. В смысле — он горой и был. Я еще когда с корабля берег в бинокль разглядывал, подумал — ну и круча!
Помню, жил до войны в соседнем доме Колычев, Михаил Павлович, которого мы — то есть окрестная ребятня — иначе, как «дядя Миша-альпинист», никогда не звали. Чуть лето — дядя Миша с рюкзаком топает на вокзал, а через пару недель объявляется, загорелый до невозможности. Человек он был скромный и рассказывал о том, где бывал и чего делал, редко, но кое-что послушать и запомнить мне довелось.
И этого «кое-что» мне впа-алне хватало, чтобы понять: без подготовки, без снаряжения нужного пытаться вскарабкаться на это — проще уж сразу за борт прыгнуть и не мучиться понапрасну.
— Капитан, — осторожно так спрашиваю, — может, ты все еще чего не договариваешь? Или в этой горе какой-нибудь тайный лаз есть, типа: «Сим-сим, откройся?»
— Если сквозь Великого Медведя и был когда-то прорублен местными гномами потайной ход, — пожимает плечами Варгелла, — то мне об этом никто ничего не говорил.