Принцесса и арбалет. Том 2
Шрифт:
— Бил…
— Что, Лера?
— Бил, я думаю, настало время тебе узнать правду.
— Правду?
— Да. Бил, мы, я, Бесс, Федя, Михаил, мы с тобой не случайно встретились… Это судьба, Бил.
— Судьба?
— Да. Послушай, то, что я тебе сейчас расскажу… Ты, наверно, решишь, что это сказка, но когда пройдут годы, ты поймешь, что это правда. Бил, пройдет много лет, и однажды…
А я сижу рядом, слушаю — и о перипетиях судьбы думаю. Надо же, как иногда бывает. Я в свое время, чтоб не расстраивать Лерку, рассказал, что ее отец погиб смертью храбрых, и лишь благодаря ему мы спаслись. Теперь эту же историю выслушивал сам Бил — он слушал о своем долге, о том, что ему суждено умереть, но спасти своих друзей, совершить последний подвиг. И потом, в будущем,
О том, что произойдет через десятки лет, Лерка рассказывала Билу всю ночь. И следующую тоже. Бесс ей иногда помогал. Мы с Федей больше слушали.
— Лимп!
— Да, хозяин? Чего не спишь? Два часа ночи, нельзя так себя гробить, хозяин!
— Лимп, не забывайся. Ты мне не мать и не жена, ты мой магический слуга, и веди себя соответственно! Так, как ты говоришь, осталось недолго? Скоро это все уже закончиться?
— Да, хозяин. Алвит еще две недели назад пошел тебя искать, и, когда через неделю он сюда дойдет, вы с Вечежем уже как-то разделаетесь. Мы тогда еще только подходили, но когда замок взрывался издали слышно было! А взмывающий в небо дракон! Это было красиво, хозяин! Мы такого еще никогда не видели, огромный золотой дракон и струи огня! Алвит тогда мне сразу сказал — "хорошо Михаил играется!", а я ему не поверил! Хозяин, я ж тогда не знал, что ты умеешь драконами править!
— Не подлизывайся! Ты прекрасно знаешь, что я про драконов знаю немногим больше, чем про общую теорию поля и международное право!
— Но хозяин, ты же как-то его обязательно вызовешь! Ты же тогда еще даже фотографию сделал, на память!
— Да знаю я, Лимп, знаю. Просто непривычно играть вслепую! Знать, что будет, но как ты сам это сделаешь — понятия не иметь! Черт побери, как мне эти шахматы уже надоели… Я не фигура, чтоб по чьей-то доске вслепую бродить! Ладно, не обращай внимания! Это так, размышления на общие темы.
— Они вернулись!
— А? Что? Кто вернулся? — не понял спросонья я.
— Сташа с Вечежем! Они уже вернулись, Миша! — продолжала будить меня Лерка.
— Вернулись? Прекрасно… Дай поспать, я вчера всю ночь с Лимпом беседовал, Лер, будь человеком…
— Ты что, ничего не собираешься делать? Они же вернулись намного раньше! Все наши планы…
— Какие планы? Девушка, вы о чем? Герсей где? В замке! Мы снаружи. Все нормально. А ты что, думала, что их "медовый месяц" месяц продлиться? Да с характером Сташи я удивлен, что они пять дней продержались! Я думал, раньше вернутся. Дай поспать, скоро нам, поверь, уже не до сна будет…
«Предсказание» сбылось — скоро нам стало не до сна!
— Сташа, извини меня… Сташа? Ты тут? Сташа! Ты что, до сих пор на меня обижаешься? Сташа, я же не хотел! Извини… Сташа?
Велик Замок Золотой, непросто хозяину его, Чародею Золотому, невесту свою отыскать. Много тут закутков, где обиженная женщина спрятаться может. А магией ее искать, лишь гнев на себя вызвать. Вот и вынужден Чародей Золотой, что Вечежем при рождении назван был, али принял имя такое в отрочестве, умалчивает об это история, искать невесту свою так, как все женихи ищут. Голосом, словами нежными, да глазами влюбленными.
Но не было нигде ведьмы любимой. Обиделась она, наверное — заподозрила жениха своего в мыслях крамольных, ушла, как только женщины умеют уходить. Вроде и не ты виноват, а все равно тяжек груз на душе, не дает жить спокойно. Чувствуешь, что из-за тебя это. Не знаешь, что именно «это», но все равно чувствуешь. И хочется найти ту, что обидел,
Вечером, когда, за ужином, возник у них на пустом месте спор очередной — не думал Вечеж, что так оно все обернется. Но слово за слово, и уже не ласкали да голубили друг друга возлюбленные патокой речи, а произносили вещи неприятные. Засела тогда обида в сердце Чародея Золотого, бросил он Сташе фразу нехорошую, и ушел прочь из замка, сказав, что не вернется этой ночью.
Одумался теперь — понял, что не его обидели, а сам он боль причинил. Захотел исправить, да поздно уже. Нет Сташи, ушла она, а куда — никто не ведает. Спят уже слуги, спит замок. Может, притаилась где-то в уголке укромном ведьма, и плачет слезами горькими? Или, что всяко хуже, острым ножом руки себе режет, солью раны кровоточащие засыпает. Тяжела была жизнь у ведьмы — знал об этом Чародей Золотой. Видел он шрамы, что руки ее нежные покрывали, хотел их излечить, да не дали ему. Память это для ведьмы, память о тех, кто бросил ее, о тех, кто боль причинил. Мало в жизни она жизни сладкой встречала, все больше боль, а от боли одно лишь лекарство есть. Большая боль. Не плакала Сташа — а заливала себя водой огненной, что из пшеницы умельцы гнать умели, на начинала себе руки резать, солью посыпать. В той лишь боли могла она найти свое успокоение. Так было в старые времена, когда одинока была ведьма, но прошли они.
Боялся Золотой Чародей — того он боялся, что могут те времена вернуться. Боялся, что единственная любовь его жизни сейчас, пока он по замку ходит, может в темном чулане сидеть, да кровь пускать свою девичью. Хотел он найти ее — да не мог, велик Замок Золотой, непросто в нем того найти, кто скрыться от тебя желает.
— Сташа! Ну прости, Сташа! Прости дурака! Я не хотел тебя обижать, Сташа! Сташа, хочешь, я перед тобой на колени стану, на коленях прощения попрошу? Сташа! Ответь, Сташа!
Но лишь тишина ночная была ответом Чародею Золотому. Нем был замок, и не желал он хозяйку свою, новую, выдавать.
Долго искал чародей свою невесту — многими коридорами прошел, во многие комнаты заглянул. Нигде ее не было. Мог Вечеж силу свою, волшебную, использовать — но не принесло бы это пользы ему. Сташа ведьмой сильной была, она бы любую магию сразу почувствовала — и не захотела бы с ним больше говорить.
Грустен стал чародей. Поник, опустил плечи. Горькой походкой пошел он в покои свои, что в башне королевской были. Тяжело было у него на душе, и сон этой ночью у него тревожен был, беспокоен. Чудилось ему, что грядет беда, горе великая. Чудилась ему смерть, но смерть та не с косой была, а с арбалетом, и манила она его, к себе звала. Хотел он прочь убежать — да не вышло, хотел уйти — да ухватила его смерть, и не пускала никуда. "Ты не за зло свое отвечаешь, судьба твоя такова", — извинилась перед ним смерть, и не смерть это уже, а дракон золотой. Да какой же дракон это! Это его собственные, Золотого Чародея, волосы золотые огнем запылали, вот и чудится дракон парящий. "Ты сам избрал свою судьбу", — говорила ему смерть, и уже не волосы — все тело чародейское запылало! Охватил его огонь, охватило его пламя огненное, и не мог он волшбу сотворить, дабы погасить проклятый жар! Пропала вся его сила магическая, и сгорел он в пылу и пламени!
Когда же пепел его ветер по всем сторонам света развеял уже, лишь тогда отпустил сон Золотого Чародея. Проснулся он, потный весь, но живой, и силы не лишенный. И так ему хорошо стало, что беды все лишь во сне приходят, а жизнь счастлива и беззаботна! Он, Вечеж, Чародей Золотой, который всю жизнь силу свою искал, доказал Милорду Владыке Черноречья, что достоин он равным быть! Без выстрела единого, без звона мечей покорил он королевство Хельмецкое, показал свою истинную силу, уважать себя заставил. Стал он незаменим, пришлось Милорду своими планами поделиться, и про конец света грядущий, и про ПРИЗ, что лишь одному обещан. Согласился Золотой Чародей послужить милорду орудием, козырем тем стать, что владыку Ада сокрушит. Достойна была плата за помощь эту обещана, и тем самым Вечеж самому творцу равным стал.